Тургенев, сын Ахматовой (сборник)

В этот день Ермолай остался после работы на три часа – делал шабашку. Попросила, кстати, сама Стелла. А ее – сам директор. Ермолаю вручили «кусок дерева» (тысячу рублей), и он на следующий день сводил весь отдел в кафе.

Там вдруг промелькнуло два-три флюида между Ермолаем и одной стальной скромницей – официанткой, промелькнуло, и все. Так у любого при встрече с любой слегка что-то мелькает. А дальше должны пойти усилия, чтобы эту любую сделать единственной. Но на эти усилия у Ермолая сил не было запланировано.

И тут Стела и Крылышкина завели разговор словно бы совсем из другого измерения:

– Вчера в перерыве вышли купить новый мобильник.

– Моя дочь такая углубленная в музыку – второй мобильник уже посеяла…

– А там продавщица – просто ирис, глаз не оторвать!

– Мы уж любовались-любовались! Любовались-любовались!

– Почти наша Верочка!

– Что ты говоришь! По сравнению с Верочкой та – просто ромашка чахлая.

Это ведь вам не такие свахи, которые мужику сразу обухом в лоб: остановись, посмотри на эту красу, век нас будешь благодарить и медом-пивом поить! А добрый молодец сразу прыг в кусты, и только шевеление веток далеко впереди отмечает его путь к свободе.

Ермолай мысленно называл Верочку: «Пухляндия», в общем, была она не в его вкусе, поэтому он и ускользнул в глухие леса холостяцкой жизни, лишь робким партизаном выходя иногда на Стеллу. То покупал ей билет в командировку, то провожал-встречал ее в аэропорту.

– Моя тихая радость, – однажды сказала она ему, но дальше шел сплошной тормоз жизни.

* * *

– Ты, идиотка, послушай, – говорила ей Крылышкина, бешено куря. – Пугачева – с Киркоровым, это раз. Сейчас вообще модно: вышла замуж за… он вообще моложе на двадцать пять лет.

И дальше давила – в своей элегантно-бульдозерной манере:

– Что я: сейчас да сейчас! Всегда так было. Анна Керн – помнишь? – старше мужа на двадцать лет, а жили счастливо и даже умерли чуть ли не в один день.

– Еще скажи про гормоны для здоровья…

– Скажу, – безнадежно вздохнула Крылышкина.

– И получается, Ермолай должен самое малое на пятнадцать лет меньше прожить, чтобы иметь сомнительное счастье в один день со мной ласты склеить…

* * *

Прошло пять лет.

– Есть хорошая новость!

– Какая?

– Через три дня весна!

– Зачем спешить? Эти три дня что – мало значат, что ли?

Разговоры в отделе о как нужны были Ермолаю! Его недавно приняли в ансамбль «Нанотехно», и он поплыл по реке созвучий, жестко потряхиваясь на порогах смысла. Он уже давно знал, что музыка дает самым затертым словам значительность и трепет. Бросил петь Губанова и прочих СМОГовцев и ОДЕКАЛовцев, а просто – подслушает какой-нибудь разговор, чуть сдвинет ритм, обопрется на диафрагму и начнет:

Есть хорошаяНовость!Скажи скорее! Скажи – о чем?Через неделю весна! Своим плечом

Подвинет зиму!Но зачем спешить? Разве эти дни не причем…

Ему ставили целых два микрофона: для голоса и – ниже – для гитары.

«Нанотехники» выходили на сцену с полотенцами на шеях, ими вытирали трудовой пот. За это их полюбили невообразимо на дискотеках и даже в ночном клубе «Коллайдер». Особенно трепетный пол! Даже одна бросила в них своим лифчиком, его косточка попала Ермолаю в глаз, долго болела роговица.

Но все эти дела вечером и пока бесплатно, поэтому служба остается службой. Ермолай сдал на новую категорию, ему повысили зарплату, и Стелла пустила в ход этот новый предлог:

– Ну теперь уже никаких отговорок! Высокий шатен, зарплата, отъявленный гитарист, и вот тебе наша Надия!

Надия пришла на место Павла Балатова, волшебным образом взмывшего в администрацию города Х.

Палец о палец не ударив, она стала любимицей одного олигарха!

Но предупреждаем: тут все вне эротики – не бурный роман, а ровный пожар воспоминаний.

Олигарх зашел поспорить насчет водоохраной зоны в своих землях и увидел Надию, похожую, как две капли воды, на его первую любовь, с которой глупо, непоправимо поссорился тридцать лет назад. Тогда он был не олигархом, а кем-то вроде Ермолая… С тех пор ни разу с ней не виделся, а когда очнулся однажды среди плюшевых подушек на диване – уже женат, притом удачно, дети тут, затем внуки.

И вдруг смотрит: послана она – его первая любовь – высшей силою… в виде Надии. Сходство – сто процентов. Те же смоляные косы, та же оливковая кожа. И никакая это не дочка, не внучка той. Просто игра природы.

На самом деле она в любую минуту может уехать в Германию: у нее мать – приволжская немка, хоть и отец татарин.

Олигарх теперь приезжает в их отдел за двадцать минут до начала работы, заваривает Надие чай и приглашает еще широким жестом всех сотрудников:

– Сегодня с печеньем.

Или:

– Сегодня с вафлями.

– Спасибо, Владимир Иванович!

Вообще, Владимир Иванович – вылитый папа Бенедикт XVI! Как эти продленные кости лица и радостно-прохладные глаза занесло в коми-пермяцкие просторы?

Надия, которая защитила диплом по палеоклиматологии, во время чаепитий размышляла:

– Наверно, угро-финские черты достались всей Европе. Ведь венгры отсюда вышли.