Читаем Тургенев полностью

«Я давно собирался затеять с Вами хотя письменное знакомство… за невозможностью — пока — другого; теперь, уезжая из дома Вашей сестры в Петербург, — хочу привести в исполнение это давнишнее намерение… Ваша сестра, вероятно, писала Вам, какого я высокого мнения о Вашем таланте и как много от Вас ожидаю — в последнее время я особенно часто думал о Вас. Жутко мне думать о том, где Вы находитесь. Хотя, с другой стороны, я и рад для Вас всем этим новым ощущениям и испытаниям, но всему есть мера — и не нужно вводить судьбу в соблазн… Очень было бы хорошо, если б Вам удалось выбраться из Крыма — Вы достаточно доказали, что Вы не трус, а военная карьера все-таки не Ваша, Ваше назначение — быть литератором, художником мысли и слова… Ваше орудие — перо, а не сабля… Я бы много хотел вам сказать о Вас самих — о Ваших произведениях… Отлагаю все это до свидания личного…»

Друзья по «Современнику» с нетерпением ждали приезда Тургенева. Они уже знали, что, воспользовавшись летним уединением, он написал роман, и горели желанием скорее услышать его.

После чтения «Рудина» в редакционном кружке «Современника» (а состоялось оно в первые же дни приезда Тургенева в Петербург) все единодушно признали, что «Рудин» новый и очень важный шаг в его творчестве.

Некрасову и другим литераторам был ясен и подтекст романа, и сложность исторического фона, на котором развертывался сюжет, и значение деятельности тех лиц, которые послужили автору прототипами.

Роман обещал быть подлинно общественным событием, и поэтому у друзей Тургенева возникли пожелания, чтобы он отчетливее оттенил историческую роль главного героя.

Дружеские советы помогли многое уяснить Тургеневу. И он принял их, как всегда, «без признака самолюбивого укола». Исключительная требовательность писателя к себе, его постоянная готовность проверять себя сказывались, в частности, в том, что он редко печатал свои произведения, не выслушав мнения тех, кому доверял.

Прежде всего он стал перерабатывать страницы, посвященные студенческим годам Лежнева и Рудина, а затем эпилог романа. Работа увлекла его и снова пробудила воспоминания юных лет.

Время от времени он прочитывал Некрасову главы и страницы, написанные заново, встречая с его стороны горячее одобрение: «Тургенев славно обделывает «Рудина», — писал Некрасов друзьям, — выйдет замечательная вещь».

В один из ноябрьских дней, когда Тургенев весь ушел в работу над романом, на квартиру к нему явился вдруг, прямо с вокзала, только что приехавший из армии Лев Толстой. Они радостно обнялись и «сейчас же изо всех сил расцеловались».

Остановившись у Тургенева, Лев Николаевич в первый же день попросил познакомить его с Некрасовым, и они вместе поехали к нему. У Некрасова они пробыли весь остаток дня, обедали, потом провели несколько часов за шахматной доской. Из трех сыгранных в тот раз партий с Толстым Тургенев две выиграл и одну проиграл.

«Что это за милый человек, а уж умница какой! — писал поэт Боткину под впечатлением этой встречи с Толстым. — И мне приятно сказать, что, явясь прямо с железной дороги к Тургеневу, он объявил, что желает еще видеть меня. И тот день мы провели вместе и уж наговорились! Милый, энергический, благородный юноша-сокол!.. а может быть, и орел… Приехал он только на месяц, но есть надежда удержать его здесь совсем. Некрасив, но приятнейшее лицо, энергическое и в то же время мягкость и благодушие: глядит, как гладит. Мне он очень полюбился».

Двадцатисемилетний артиллерийский офицер рассказал в этот день Тургеневу и Некрасову много из пережитого и виденного им в Крыму.

— Столько переиспытал, перечувствовал, что решительно не знаешь, с чего начать, да и сумеешь ли передать хоть малую долю того, что видел воочию изо дня в день.

Он говорил о простоте, с какой совершались русскими солдатами невиданные в истории подвиги.

— Во времена древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжая войска, вместо «Здорово, ребята!» говорил: «Нужно умирать, ребята! Умрете?» И войска кричали: «Умрем, ура!» И это был не эффект, а на лице каждого видно было, что взаправду исполнит свое обещание… И сколько десятков тысяч исполнили!

Раненый солдат, почти умирающий, рассказывал мне, как они брали французскую батарею, и их не подкрепили; он плакал навзрыд. Рота моряков чуть не взбунтовалась из-за того, что их хотели сменить с батареи, на которой они стояли тридцать дней под бомбами. Женщины, рискуя жизнью, носили воду на бастионы для солдат. В одной бригаде сто шестьдесят человек раненых не вышли из фронта…

Что же заставляло их так поступать? Это чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, — любовь к родине. Мы с меньшими силами, с одними штыками дрались с неприятелем многочисленнейшим и имеющим флот, вооруженный тремя тысячами орудий. Вечно будут помнить в России об этой великой эпопее, героем которой был русский народ…

Лев Толстой тогда же дал слово Некрасову написать безотлагательно для «Современника» в дополнение к своим севастопольским очеркам очерк о последних днях осажденной крепости.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное