Туркестан

– Годится. А это вот, – Лыков ткнул себя пальцем в шею, где розовел шрам, – у меня фурункул вылез. Хирург ланцетом вскрывал. Запомнил?

Придумав легенды для жен, сыщики повеселели. Оба понимали, что легко отделались.

– Как ты, Яша, один с двумя-то в номерах обошелся? Ловко!

– Ага! Это тебе, орясине, не привыкать! А я уж отвык. Когда меня режут – нервничаю.

– Я тоже нервничаю. Ты извини меня, что я такой дурак. Думал, Горсткин будет долго запрягать. И поставил тебя одного на кинжалы. Прости.

– Ладно. Обошлось – и слава Богу.

– Слава Богу! Ты скажи, как рука?

– Два пальца не чувствую совсем, – признался Титус. – Три шевелятся, болят, а эти как мертвые. Что это значит, Лех?

– Контузии действительно бывают весьма неприятные, – ответил Лыков со знанием дела. – Хуже любого ранения. Но это когда задета голова. А рука заживет. Поболит и заживет. Нужен покой неделю-другую, чтобы ты ее не бередил.

– Вот, и доктор так говорит! – обрадовался управляющий. – Значит, правда.

И тут же попросил:

– Забери меня отсюда. Скучно тут и боязно. Считается хирургическое отделение, а у одного сифилис, у другого пендинка. А как тут посуду моют, лучше не видеть. Вдруг я чего подцеплю? Доказывай потом Агриппине…

Алексей задумался. Забирать друга к себе, в переулок Двенадцать Тополей, ему не хотелось. Места, конечно, хватит, но… Неужели разрушить свой маленький рай? Оставлять в госпитале тоже нельзя. И он пошел на поиски лечащего врача.

Доктор оказался, как водится, желчным и циничным. Он раздраженно повторил Алексею свое заключение: нужны время и покой. Сыщик спросил, а нет ли у уважаемого эскулапа на примете частной квартиры близ госпиталя? Чтобы с едой и уходом. Разумеется, все будет оплачено. Врачебный надзор пойдет по особому тарифу…

Хирург сразу сделался любезным. Квартиру сыскать можно. Да хоть бы он сам готов потесниться ради доброго человека! Флигелек у него порядочный – вон его видать. Уход само собой, и питаться господин Титус будет от его, доктора, кухарки. Мастерица! С врачебным надзором две недели такого проживания обойдутся в тридцать пять рублей.

Лыков вручил доктору требуемые деньги и попросил перевести больного во флигель немедленно. Решив дела друга, он поехал в полицейское управление. Капитан Скобеев встретился ему на пороге.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич! – обрадовался он. – Уже на ногах? Хотите поучаствовать в допросе Муллы-Азиза?

– А то!

– Поедемте на Кашгарскую.

По дороге Иван Осипович рассказал, что казначей юлит. Все, что связано с шайкой курбаши Асадуллы, он изложил подробно и ничего не скрыл. А вот убийство штабс-ротмистра Тринитатского обходит молчанием. И очень пугается, когда его спрашивают об этом деле.

После случившегося в тюремном замке полицмейстер не доверял своим коллегам. Поэтому и Абнизов, и Мулла-Азиз сидели теперь на гауптвахте Первого стрелкового батальона. Допускали к ним лишь самого Скобеева и тех, кто приходил с ним.

Казначей, увидев новое лицо, сразу съежился.

– Правильно напугался, – сообщил ему Лыков. – Пришло время ответить на главный вопрос: кто убил штабс-ротмистра Тринитатского.

– Еганберды…

– Это мы знаем без тебя. Мы даже знаем, зачем его убили. Чтобы отобрать землю у кишлака Анги-ата. И нажиться, и восстановить при этом его жителей против русской власти. Так?

Мулла-Азиз молча кивнул, пораженный.

– Есть то, чего мы не знаем, но очень хотим узнать. Кто заплатил за убийство офицера?

Казначей в ужасе вобрал голову в плечи и стал ей отчаянно мотать.

– Обговаривал иргаш[56]. Я ни при чем…

– Ты боишься тех людей больше, чем нас, – согласился сыщик. – Но я тебе сейчас докажу, что нас надо бояться сильнее.

Барантач испуганно поднял голову.

– Те просто зарежут тебя. А мы повесим. Но перед этим еще будем мучить, пока ты не скажешь нам все, что знаешь. Слыхал про дисциплинарную роту?

– И… ну…

– Отдадим тебя туда. С приказом разговорить. Знаешь, как это делается?

– Нет… – прошептал Мулла-Азиз.

– Очень просто! Никакой еды тебе не дадут. Только солонину, которая сделана из мяса нечистой свиньи. Откажешься – подохнешь с голоду. А если съешь, захочется пить, но воды тебе не полагается – пока не признаешься во всем. Ну? Поехали туда?

Казначей посмотрел на полицмейстера, но тот сидел с каменным лицом и грозно шевелил усами.

– Ва… ваше высокоблагородие, но ведь меня зарежут!

– Мне плевать! – рявкнул Иван Осипович. – Твоя шайка убила моего лучшего городового! И много истребила других людей! Жри свинину и отправляйся в ад, сволочь!

С минуту все молчали. Лыков покосился на полицмейстера, тот крикнул, оборачиваясь:

– Конвой, ко мне!

– Исламкуль… – прошептал арестант.

– Как? – наклонился Иван Осипович. – Исламкуль?

– Да. Он заплатил за убийство офицера.

– Откуда ты знаешь?

– Я сам принял от него деньги.

– Велено было убить на землях кишлака Анги-ата?

– Именно там.

– Для чего?

– Я не знаю. Но это было главное условие.

– Сколько запросил курбаши?

– Две тысячи золотом.

– Золото было из банка Карали? Отвечать!

– Да.

– От чьего имени пришел Исламкуль?

Казначей переменился в лице:

– Я не знаю! Я не знаю!

Скобеев встал.