Тварь из бездны времен

— Не все их потомки, — сказала Тлана. — На Земле живут миллионы мужчин и женщин, которые все еще обитают близко в глубинах джунглей и не порывают связей с природой. Почему бы им не поклоняться могучему охотнику, как богу, даже если он может оказаться сумасшедшим? О, я знаю. Это, пожалуй, неправильно — убивать животных, даже ради еды. Уничтожать деревья и цветы, если речь идет только о еде. Но такое случается нечасто, и это всегда испытание — на ловкость и мужество; один человек против могучего зверя. Разве это не прекрасно стать великим и непобедимым охотником? Почему бы ему не поклоняться как богу?

Я мог бы назвать тебе полдюжины причин, — сказал Эймс. Твой непобедимый охотник, Тлана, с таким же успехом может оказаться злостным мерзавцем. Он может быть маньяком–убийцей или здравомыслящим человеком, в душе готовым на убийство. Ты не можешь судить о характере человека только по одной вещи, которую он делает хорошо. В противном случае я не имею ничего против убийства зверей.

— А я имею, — сказала Джоан. — Я не верю в убийство животных ради развлечения. Но мы выбрали очень странное время, чтобы поговорить о том, во что мы верим, а во что не верим. Наше положение чрезвычайно опасно. Мы можем, по крайней мере, согласиться с этим.

— Послушайте. Возможно, нам придется принять радикальное решение, и мы не можем позволить себе такого рода благородство, Тлана, мы не можем обеспечить врагу презумпцию невиновности. Когда речь идет о том, чтобы убить или быть убитым…

Он резко умолк, схватил Дормана за руку и указал на закрытый валуном проход, который был вырезан во льду. Валун двигался, его медленно, но неуклонно откатывали в сторону.

На мгновенье показался слабый лучик света, затем огромный поток яркий поток солнечных лучей устремился в открытый проем, и шероховатая поверхность валуна скрылась из виду.

Шесть высоких воинов вошли в хижину, все они слегка наклонялись, когда миновали вход, который был на три или четыре дюйма ниже их голов. Воины выстроились вокруг четырех пленников.

Один из них произнес четыре слова на испанском, которые, как мгновенно понял Дорман, были позаимствованы у бородатого парня.

Грубо переведенные на английский язык, четыре слова означали: «Пошли! Время уже пришло».

Глава 16

Лютое пламя солнечного света нещадно опаляло них, наполовину ослепляя; в этих лучах высокие, заполненные зрителями ледяные уступы, которые возвышались над ними, казались непрерывно качающимися взад и вперед. Уступы, общим числом восемь или десять, были окружены огромными сооружениями из ледяных блоков, мимо которых им пришлось пройти. Шесть воинов беспощадно толкали пленников, пока не достигли позиции у основания нижнего уступа.

Солнце застыло почти прямо у них над головами, и лучи казались невыносимо яркими. Но свет, отраженный от снега и льда под их ногами и от возносящихся ввысь уступов, был гораздо более ослепительным. Не было способа укрыться от него, потому что всякий раз, когда они закрывали глаза, им казалось, лучи проникают сквозь веки прямо в голову.

Тридцать или сорок воинов на каждом уступе стояли почти неподвижно, глядя вниз; в руках они держали каменные топоры.

На мгновенье приподняв головы, пленники смогли разглядеть только воинов, окутанных мерцающей дымкой. Тогда Эймс слегка коснулся плеча Дормана и указал вверх, на уступ, на котором возвышалась одна фигура; человек застыл так же неподвижно, как воины, скрестив руки на груди.

Бородатый парень нисколько не переменился. Он носил не меха, а невзрачную, несколько потрепанную одежду бедного мексиканского рыбака; на плечах висело пончо то самое пончо, которое было на нем в холодных водах залива, когда юноша выпал за борт перевернувшейся лодки, не прекращая яростно сражаться с Дорманом.

Он нисколько не переменился — прежним осталось даже выражение лица. В его глазах по–прежнему блестели искры безумия, видимые даже с большого расстояния, среди мерцания снега и льда. Он стоял на уступе, прямо напротив того места, где находился Дор–ман. Это был единственный уступ, на котором не располагались другие дикари — и одиночество лишь подчеркивало удивительный облик юноши; он напоминал изможденного ястреба, сидящего на краю пропасти и готового слететь вниз, чтобы наброситься на добычу, которую завидели его зоркие глаза.

Совершенно неожиданно позади Дормана началась суматоха; полуобернувшись, он заметил, что шесть воинов уходили прочь. Они удалялись от Эймса, Тланы и Джоан, направляясь к входу в ледяное сооружение, из которого вышли.

Тогда Дэвид почти развернулся, но прежде чем ему удалось привлечь внимание Эймса к переменам, которое произошли позади, воины исчезли, и они остались одни.

Было еще что–то, чего до сих пор не осознали ни Дор–ман, ни Эймс. Длинная двадцатифутовая нора между гладкой поверхностью льда, на которой они стояли, и нижним уступом. И из этого отверстия теперь стремительно поднималось нечто, сверкающее в солнечном свете — нечто чешуйчатое и огромное или ползло, или выходило из пещерной тьмы на свет на глазах у собравшихся наблюдателей.