Тварь из бездны времен

Тлана промчалась мимо убитого, рухнувшего зверя и теперь оказалась рядом с Эймсом и склонилась над ним. Сперва Дорман думал, что ее единственной заботой было выяснить, насколько сильно тот ранен. Он вовсе не сомневался, что это ее волновало прежде всего. Но когда он увидел, что Тлана роется в складках мехового одеяния, раздвигая их, то начал задумываться: не охватил ли ее какой–то внезапный приступ безумия.

Он застыл неподвижно, а потом двинулся туда, где она припала к земле. Только когда Тлана вытащила руки из–под шкуры, держа пистолет Эймса — казалось, ей нужны были обе руки, чтобы просто удержать его — и повернулась лицом к уступу, на котором стоял бородатый парень — тогда Дорман начал понимать ее намерения.

Ему все стало ясно, когда Тлана медленно встала на ноги и подняла пистолет — все еще держа его обеими руками — пока ствол тяжелого оружия не уставился прямо на юнца.

Она выстрелила из пистолета, не представляя, как именно следует целиться, довольствуясь только тем, что направила его по возможности точно в ту сторону, где стоял юнец.

Грохот длинноствольного пистолета показался оглушительным.

На мгновенье в голове у Дормана осталась одна–единственная мысль: насколько опасна и сильна могла быть отдача от такого большого пистолета для такой крошечной женщины. Дорман даже не знал, в какой именно момент бородач начал падать; когда Дэвид поднял взгляд, мужчины больше не было на уступе. Все, что дел Дорман, мгновенное движение, а затем уже юнец лежал, распластавшись на льду у основания нижнего уступа; на его накидке расплывалось тусклое красное пятно.

Тлана пораженно вздохнула и закрыла лицо руками. Пистолет упал на лед, и Дорман подхватил его, когда бросился на помощь девушке, почти ожидая, что она упадет прежде, чем он успеет до нее добраться.

— Я думала, он был далеко, на Юкатане, — сказала она, дрожа. — Я узнала его, когда увидела, и его бедный мозг… Ой, я хочу умереть. Помоги мне умереть. Это не вина моего брата, что он родился таким гордым, с воспоминаниями об исчезнувшем величии.

— Твой брат. Ты не знала…

— Нет, пока не увидела его.

Эймс начал немного шевелиться и Дорман быстро наклонился, просунув обе руки ему подмышки и попытавшись поднять его. На мгновенье ему показалось, что это безнадежно, а потом, совершенно неожиданно, Эймс встал сам. Большая часть его сил, казалось, вернулась именно в тот миг, когда он встал; Эймс как будто уже знал, что Дорман пытался ему сказать.

— Мы должны попытаться выбраться, прежде чем они…

Дорман не мог продолжить, потому что он забыл, о чем начал говорить. Он слышал голос Джоан, пытавшейся тоже что–то сказать Эймсу — или Тлане, которую она о чем–то умоляла. Он мог почувствовать, как его дергают за руку — старое, старое ощущение, которое стало настолько знакомым, что, казалось, всегда приближало к нему Джоан — и тогда… и тогда…

Все вокруг него, казалось, растворялось в сером тумане, и странные изображения проходили мимо него, как будто отдельными кадрами. Равнины снега и льда, а затем равнины, на которых совсем не осталось снега, и низкорослые деревья и птицы, которые могли бы быть воронами, кружащие высоко в небе, а затем просто равнины, заросшие травой, зеленые земли, становящиеся золотистыми в свои последние дни, и возвращение того, что напоминало изначальные джунгли…

Прошло много времени — или, возможно, совсем мало, откуда он, на самом деле, мог знать? — когда все пейзажи и все кадры исчезли, и он обнаружил, что недоверчиво смотрит на Джоан, стоящую на бескрайней полосе залитого солнцем песка. Она махала ему и выглядела немного ошеломленной. Затем она встала на ноги и побежала прямо к нему; ее волосы развевались на ветру.

Эпилог

Больничный коридор был серым, мрачным и тихим, как обычный больничный коридор. Он мог находиться в Нью–Йорке, Чикаго или Лос–Анджелесе. Но все происходило не там. Это было в Мехико, и медсестры, мимо которых Дорман и Джоан проходили, направляясь к палате Эймса, поглядывали на них гораздо спокойнее, чем если бы больница располагалась в Нью–Йорке, Чикаго или Лос–Анджелесе. Ведь сейчас была сиеста. Но за этим исключением — не наблюдалось совершенно никакой разницы.

Эймс сидел в постели, когда они зашли в палату и плотно закрыли за собой дверь, а Тлана стояла рядом с ним. На столе у подножья кровати лежали цветы; чего–то подобного, несомненно, и следовало ожидать.

Сначала они улыбались Эймсу, и он улыбался в ответ. Затем все стали более серьезными.

— Ну, что вы решили? Какой ответ? — спросил он. — Или вы не приняли решение?

— Мы много размышляли об этом, — сказал ему Дорман. — Я убежден — и Джоан согласна со мной — что был своего рода временной сдвиг; сомнений нет. Когда зверь появился из–под земли — кажется, их было два — принесенная им энергия оказалась так велика, что она встряхнула (полагаю, я так и говорил однажды) саму основу материи. Она также сотрясла пространственно–временной континуум, и мы вернулись назад во времени.

— Вернулись — это хорошо, — сказал Эймс. — Возможно, по принципу магнитной волны…