Творчество

— Совершенно верно. Поклонился запертым дверям и отправился к Петру Аркадьевичу. Если бы ты видела, как он изменился. Постарел, обрюзг...

— А встретились как?

— Какой была встреча?.. Измениться-то он изменился... И все же незачем было к нему приходить!

— А я решила, Костя, тебя дождаться. Зоя достала билет в Малый театр, ушла на весь вечер... Хочешь пойти к Иваковым? Я звонила им. Обрадовались, очень приглашали.

— Что ж, — согласился Веденин. — Посвятим до конца сегодняшний день визитам. Отсюда до Балчуга рукой подать.

Вышли из гостиницы и направились в сторону Красной площади. Ясный закат догорал над Москвой. Сгущались сумерки, но не смели приблизиться к площади, залитой ярким светом. Площадь в этот вечер заполняли физкультурники. Разноцветные майки своей пестротой соперничали с маковками Василия Блаженного. Звон курантов заглушался тысячами веселых голосов...

Молодая Москва, готовясь к физкультурному параду, шумела под старыми кремлевскими стенами.

Когда же миновали площадь и спустились к мосту, ведущему на Балчуг, Москва открыла другое свое лицо: чуть задумчивое, нежное, в приглушенном вечернем шуме, в мягком отсвете фонарей...

— Петр Аркадьевич просил передать тебе, Нина, почтительнейший привет. Больше того, грозился нагрянуть в Ленинград.

— Ты его пригласил?

— Сам напросился... Между прочим, рассказывал он и об Андрее. Рассказывал, будто новую его картину жестоко раскритиковали в союзе... Впрочем, это надо еще проверить.

Иваковы встретили радушно. Они приходились родственниками Нине Павловне, но и к Веденину относились как к близкому человеку. Веденин отвечал искренней симпатией. Особенно нравился ему глава семьи Геннадий Васильевич, профессор, крупный специалист по железнодорожному транспорту, которого студенты именовали «бровевержцем». Прозвище было метким: густые, мохнатые брови Геннадия Васильевича действительно производили устрашающее впечатление. Они почти смыкались на переносице и выразительно двигались то вверх, то вниз.

— С прибытием! Давно не виделись!

Придирчиво оглядел Нину Павловну:

— Полнеешь, дорогая сестра. Не подобает. Рекомендую зарядку. Имеется превосходный комплекс упражнений...

— Они меня заставляет делать по утрам зарядку, — пожаловалась Ивакова, накрывая на стол.

— Заставляю? Всего лишь следую поэтическим заветам Маяковского: «Лет до ста расти нам без старости!» Разрешите и на вас поглядеть, Константин Петрович... Молодцом! Главное, избегайте сладостей, поменьше мучного...

И тут же, как только сели за стол, начал потчевать Веденина домашней сдобой:

— Прошу. В порядке исключения. Не будем обижать хозяйку.

Сразу после чая увлек Веденина к себе в кабинет,

— Ну, а теперь поговорим как мужчина с мужчиной. Что можете сказать об этом негодяе?.. Подразумеваю Гитлера. Криминальнейшая личность!

Международные дела были коньком Геннадия Васильевича. Каждое утро, перед тем как отправиться в институт, он прочитывал газеты, сопровождая чтение громогласными комментариями.

— Вы имеете в виду всеобщую воинскую повинность в Германии?

— Именно!.. Сначала поджог рейхстага, инсценировка судебного процесса над Димитровым, террор... А теперь вооружаются... сколачивают армию... Что скажете по этому поводу?

— Вы правы, Геннадий Васильевич. Атмосфера накаляется...

— Хотите сказать — усиливается военная опасность? Именно так! Но если они посмеют направить оружие против нас...

Иваков грозно приподнял брови, предостерегающе вытянул руку:

— Если посмеют... Мы, русские, никогда ни перед кем в долгу не оставались... И не останемся. Слово даю!

Кабинет занимал небольшую комнату. Стены сплошь были заставлены книжными полками. Иваков едва умещался в своем кабинете. Голос его гудел, сотрясая чертежи, разложенные на столе.

— Учтите, Константин Петрович, — советским людям свойственна особая гордость. Читали высказывание летчика Молокова? Орел, Герой Советского Союза! Превосходно сказал: «Летать всех выше, всех дальше, всех быстрее!» А ведь это относится не только к авиации. Это формула нашего строя. Мы не только должны, не только хотим — мы обладаем возможностями, каких никто, никогда не имел!.. Разве наши пятилетки тому не доказательство?

И остановился перед Ведениным:

— А вот вы, живописцы... Чувствуете ли, чего ждут от вас? Или все еще натюрморты, нейтральные пейзажики?

— Ошибаетесь, Геннадий Васильевич. Художники тоже стремятся...

— Стремятся? — сердито фыркнул Иваков. — Попрошу конкретнее! В области искусства я, разумеется, профан. Однако, посещая выставки, не могу не заметить... Некоторым живописцам я бы задал в упор вопрос: разрешите узнать, каков ваш вклад — подчеркиваю, реальный вклад — в борьбу нашего народа?.. В чем, так сказать, ваш персональный вклад?

— Персональный вклад?.. Правильно, Геннадий Васильевич. Если это чувство — чувство высокой, постоянной ответственности...

— Личной ответственности, — вставил Иваков.

— Согласен. Если это чувство станет достоянием каждого...