Ты будешь жить (сборник)

Из стриженных затылков вылетело по кровавому шматку. Сержант-контрактник на колени не встал, плюнул палачу в лицо. Плевок белой каплей повис у него на бороде. Взбешенный чеченец ударил его ножом в живот, потом перерезал ему горло.

Лейтенант тоже не захотел становиться на колени, его убили выстрелом в лицо. Камера снимала чеченца, вытирающего лезвие ножа о щетину контрактника, смеющихся боевиков, ногами спихивающих в яму тела убитых солдат, лейтенанта, в агонии скребущего землю ногтями.

Камера остановилась. Оператор оказался иностранцем.

– Wery good, Бислан, – сказал он, улыбаясь. – Надо идти к Аслану, кушать. Босс будет сердиться.

Кода он ушел, один из чеченцев уважительно кивнул ему в след:

– Чистая работа. Знаешь, сколько он получит за эту кассету?

В дырку от забора пролезли две тощие голодные собаки. Пугливо озираясь по сторонам, стали жадно лизать лужи густеющей крови.

Добыча

Российские солдаты, возвращающиеся из Чечни, становились лёгкой добычей бандитов. Охоту на них открыли не чеченские боевики, а русские же преступники. Опасность представляли все, начиная от вокзальных проституток со своими сутенёрами и кончая продажными российскими ментами. Военнослужащие, принимавшие участие в контртеррористической операции, за день боевых действий получали более 800 рублей плюс выплаты за должность, звание, выслугу лет. В месяц выходило около тысячи американских долларов, по российским меркам – деньги немалые.

Люди, по несколько месяцев проведшие в зоне боевых действий, не выпускавшие из рук оружия и не снимавшие одежды, попав на территорию, где не стреляют снайперы, не взрываются мины и растяжки, мгновенно теряли чувство бдительности. Этому немало способствовали яркая реклама ночных городов, изобилие коммерческих киосков, доступность и близость ярко накрашенных женщин.

Олег Воронцов, начальник санчасти 3 комендантской роты, возвращался в родной Саратов. Позади остались шесть месяцев походной военной жизни полные грязи, крови и страха. Впереди ждали долгожданная Академия и любимая жена. Всё складывалось удачно, Олег был жив, в кармане лежали деньги за последние два месяца, и если бы не запах немытого тела, преследующий его всю дорогу, жизнь можно было бы считать вполне сносной. До поезда оставалось более пяти часов, по вокзалу бродили пьяные контрактники, в углу кто-то всхлипывал, скрежетал зубами и ругался матом.

Олег решительно встал, бросил на скамью газету, рекламирующую женские прокладки и памперсы. Удивительно, но телефон-автомат работал. В этом городе жил бывший старшина роты, прапорщик Сологуб, уволившийся по ранению, и Олег от нечего делать решил ему позвонить.

Сологуб, как всегда, был немногословен:

– Ну? – спросил он в телефонную трубку.

– Игорь, это Воронцов.

– Ты где?

– Я на вокзале, жду поезд.

Сологуб немного подумал:

– Значит, так: сейчас выходишь из вокзала, с правой стороны будут стоять ларьки. Подойдёшь к крайнему справа, там вывеска «У Максима». Берёшь водку, садишься в тачку и едешь ко мне. Поднимаешься на третий этаж, записывай адрес. Звонить не надо, дверь открыта. Через двадцать минут жду. – Сологуб подумал и добавил: – Когда будешь брать водку, скажи, что для меня, а то увидят в форме, всучат какую-нибудь отраву. Вашего брата здесь уже немало похоронили.

Последняя фраза неприятно резанула слух, но отступать было поздно, и Олег, взвалив на плечо спортивную сумку с игривой надписью «playboy», пошёл к выходу. Пожилой милиционер со спаренными магазинами на автомате безучастно посмотрел ему вслед.

Через двадцать пять минут частник затормозил свой воняющий бензином «Жигуленок» у серого пятиэтажного дома с тёмным подъездом. Прыгая через две ступеньки, Олег стал подниматься на третий этаж. Свет в подъезде не горел, воняло кошачьей мочой, и Воронцов даже засмеялся про себя, так это напоминало офицерскую общагу, где он жил с женой. Видно, все российские города похожи друг на друга, как две капли воды.

Дверь в квартиру и в самом деле была не заперта. Олег переступил порог и остановился в нерешительности. Квартира была запущена и напоминала скорее ночлежку, а не жильё. В прихожей валялась разномастная обувь, какая-то одежда, по комнате плавал табачный дым. Раздался голос Сологуба: «Олежка, проходи». Воронцов, не разуваясь, прошёл в комнату и увидел прыгающего ему навстречу старшину. Левая штанина ампутированной ноги была застегнута булавкой. Обнялись. Сологуб откинулся в кресло.

– Олег, тебя мне сам Бог послал. Представляешь, с утра ни капли, настроение паршивейшее, хоть в петлю лезь. Только тебе придется на кухне командовать. Сам видишь, из меня домохозяйка плохая.

Старшина незаметно смахнул с лица пот. Воронцов понял, что Сологуб не просыхает, наверное, со дня своего возвращения. Уже проклиная себя за телефонный звонок и этот визит, он достал из сумки водку, колбасу, консервы. Нарезал толстыми ломтями хлеб и колбасу, свернув с бутылки пробку, налил в стаканы.

– Давай, Игорек, накатим по соточке, потом я, с твоего разрешения, окунусь в ванну, а то провонял потом, как скаковая лошадь.