Ты была моим городом (СИ)

— Я очнулась в машине, хотя засыпала в хижине на берегу. Здесь из наших больше никого. Этот мир, Белл, не наш. Совсем не похож. Это будто Земля до первого Апокалипсиса. И… Как ты?

Беллами усмехается, прикрыв глаза, сдавливает переносицу, бессмысленно пытаясь выжечь последние воспоминания из системы.

— Не знаю, О. Не знаю. Если мы здесь, то, возможно, и остальные где-то неподалёку. Нужно их разыскать, с причинами разберёмся потом.

— У меня есть идея, которая тебе может не понравится, — говорит Октавия, двигаясь прямо за ним.

На выходе из сарая Беллами вдыхает тепло опьяняющего воздуха до самых альвеол. Чуть поодаль стоит дом, с верандой и большим деревом. Движение грудной клетки, стук сердца, шелест листьев, мурашки — всё бьёт в нём набатом осознания, призрачного, ещё до конца непонятого.

Он умер. А теперь жив. Немыслимо. Шепчет: «Выкладывай», опасаясь спугнуть… Что? Предсмертные галлюцинации? Второй шанс? Рай, на который не рассчитывал?

— Ты ведь ещё не разучился водить? Это не твой драгоценный Ровер, но принцип работы наверняка тот же.

— Украдем?

— Возьмём в аренду, Белл!

— Так что, ты теперь моя сообщница в преступлении? — он смеётся, и её глаза увлажняются сами по себе.

— На одной стороне. Как и должно быть.

Он дёргается, Октавия меняется в лице, по которому становится видно, что она о чем-то сожалеет. Ситуация не из простых, хотя… в их арсенале таких, упрощенных, днём с огнём не сыщешь.

— Прости меня, Белл. Ты был прав. Ты был прав, как всегда. А я даже не попыталась тебя понять, не сумела отбросить мысли, поступиться принципами. Я никогда, ни одну секунду наших жизней не смогла быть достойной сестрой, — выдаёт она, как на духу, смотрит в глаза, в душу, и сокрушенно качает головой, а потом светлеет, — но ты… Ты всегда оставался лучшим братом, о котором только можно мечтать.

Он замедленного моргает, мозг ещё не готов что-то анализировать, что-то воспринимать, особенно благодарность в глазах той, которая всегда была его ответственностью. Гордость, признание и любовь заполняют грудную клетку до краёв.

— Я люблю тебя так сильно, О.

— Чертовски верно! — толкнув его в плечо, угукает она и прижимается вновь. Это всё, что сейчас нужно. — И ни каплей меньше! Потому что я тоже.

Здесь, на чужой земле, он просит у неё прощение, здесь они ставят точку прежним склокам и недомолвкам, а потом — запятую, которая знаменует начало, надеются они, чего-то хорошего. Ведь пока брат и сестра на одной стороне, они способны справиться со всем.

Поразительно то, как складно у них выходит, словно они не выживали в постапокалипсисе, а веками напролёт угоняли чужие машины. Октавия запрыгивает в салон прямо в тот момент, когда пикап, с потертыми временем кожаными сидениями и скрипучими дверьми, срывается с места, а из дома выбегает немолодой мужчина на звуки тяжело заводящейся машины. Он энергично машет руками, его красное лицо становится всё меньше по мере их продвижения, а столб пыли на следующем повороте скрывает из виду фермерский домик. Адреналин от того, что они украли чужую собственность, бурлит в крови, на миг заглушая тревожность за судьбу Хоуп и остальных. И смех звенит в салоне. Октавия выкручивает радио, скачет с одной волны на другой пару минут, а потом из динамиков льётся: «Однажды я поднялся над шумом и суетой, что бы лишь увидеть проблеск надежды…»¹ , и ее пальцы замирают. Беллами улыбается шире. Что-то в этом есть.

Они едут, не разбирая дороги, но через пару километров голой пустыни, раздаётся стук. Они напрягаются, Октавия оборачивается, а затем требовательно произносит: «Белл, останови, это Миллер». Пикап сворачивает чуть в сторону. Хлопок двери. Дребезжание. Шорох штанов о кожу. Беллами краем глаза замечает смятение на лице друга, спавшего всё это время в кузове под тентом. А они и не замечали. Не до того было.

— Доброе утро.

— С возвращением? — хлопает глазами парень. — Беллами, я…

В голосе, хриплым от долгого молчания, так много рьяного, необузданного, просящегося наружу, но Блейк отмахивается. Не при Октавии. Ему бы ещё со своими чувствами совладать, что после вынужденного перерыва в нем клубятся хуже дыма.

— Позже.

Нейтан кивает невпопад, но заметно расслабляется после того, как они приближаются к одноэтажным домам. Динамичная музыка и Октавия, которая обрисовывает обстоятельства вкратце, существенно способствуют снижению давления в кабине.

— Ты переживаешь, — констатирует Беллами спустя пару минут, пока ветер треплет его волосы.

— Ни Левитта, ни Индры, ни Хоуп там не было, — тревожно признается сестра.

— У меня племянница, стало быть? Я всё пропустил.

Беллами улыбается, тихо и почти грустно. Октавия возвращает ему улыбку: «У тебя будет время нагнать», пока Миллер, мрачнея наверняка из-за Джексона, делает вид, что огрожден звукоизоляционной стеной. Беллами думает, что он всегда был кем-то вроде брата и ему это вовсе не нужно. Многое предстоит обсудить, но по мере приближения к городу сердце частит почти лихорадочно, боязно сжимаясь.

Если все остальные здесь, то Кларк Гриффин неизбежно тоже.

Их подруга. Его палач.

×××