Ты даешь мне крылья

— Тариэль Искатель… — задумчиво протянул коричневый грифон. — Кто знает, кто знает… Увы, наше племя обязано ему жизнью. До его экспериментов мы были животными. Шутки ради он дал нам разум. Наш предок был его рабом. Мы спасли ему жизнь, вынеся из смерти. Мы ничего друг другу не должны. Почему мы должны думать о Тариэле Искателе? Для чего искать с ним встречи? Мы не рады видеть его, но и не прогоним. Он не Бог для нас, но и не просто человек… Кто он?

— Я полагаю, отец? — холодно сказала Лиэль. — Что бы он не сделал, прошлого не изменишь. Он дал вам жизнь. Пусть недобрый, нелюбящий, нещедрый — но отец. И долг жизни вы будете выплачивать до самого его конца, а потом оплакивать его.

— Отец… — эхом повторил грифон. — Отец… Нелюбящий и нелюбимый!

— Сделал ли он что-нибудь, за что вы можете стыдиться его? — спросила Лиэль.

— Нет, — немного подумав, сказал грифон. — Он не злодей, не преступник. Он убивал в бою, но и мы убиваем в бою, защищая свою жизнь. Сложно самцу прожить длинную жизнь, не испачкав лап. Он делал добро. Это хорошо. Он ищет знания. Это хорошо. Пожалуй, единственное, что мы можем поставить ему в укор — отсутствие птенцов.

— У него есть дочь, — грустно сказала Лиэль. — И у дочери есть дочь. Род продолжен. Ну и я. Он меня удочерил.

— Достойная дочь? — по-птичьи склонил голову на бок грифон. — Является ли она образцом для подражания, нет ли за ней преступлений, пороков?

— Её добродетель может подтвердить не один человек, — вздохнула Лиэль. — Свидетелем является Эрхан, за неё могут поручиться волшебник Корт и его жена.

— Эта добрая весть для нас, крылатое дитя, — торжественно провозгласил грифон. — То, что ты поведала нам, безмерно ценящим новую жизнь, безусловно, важно для нас. Передай же Тариэлю Скитальцу, Тариэлю Безумцу, Тариэлю Проклятому, что племя грифонов прощает ему свою обиду и отныне будет молиться за его птенцов.

— Обязательно передам, — пробормотала Лиэль. — Если увижу еще когда-нибудь.

— Ты не рада, птенец? Что тревожит тебя? — весь вид грифона выражал беспокойство, перья на голове встопорщились, хвост нервно хлестнул по боку. — Я обидел тебя?

— Она скучает по своему родителю, отец, — вмешался Горхель. — И боится не увидеть его более.

— Отчего же?

— Лиэль смертельно больна, — ответил золотой грифон тихо. — И последние дни свои она решила провести здесь, в месте, где родилась.

Грифон взмахнул крыльями и встопорщил перья. Шерсть его встала дыбом, отчего он увеличился едва ли не вдвое. Сидящие рядом грифоны предусмотрительно отошли в сторонку.

— Что ты мелешь, сын? — взревел он. — Разве смерть осенила её своим крылом? Разве в костях её поселилась слабость?

Все грифоны повернули головы в их сторону. Черный вождь, прервав свою беседу с Эрханом, изящным прыжком очутился рядом.

— Брат мой, ты оказываешь неуважение к нашим гостям, — покачал головой он. — Что подумают о твоем громогласьи люди?

— Мой сын и твой племянник утверждает… — возмущенно начал коричневый, но тут у Лиэль случился образцово-показательный приступ.

Тело её выгнулось дугой, все мышцы пронзила острая боль (не такая, впрочем, острая, как в предыдущие разы), сердце закололо, в животе завертелась карусель, дыхание прервалось, и она без чувств рухнула на землю. Грифоны заметались, а уже видевшая подобные приступы Талана и подскочивший Эрхан быстро подхватили девушку и крепко её держали до тех пор, пока не стало понятно, что демон оставил попытку завладеть её телом. Тело Лиэль извивалось, било крыльями, пыталось размахивать руками и ногами, но Эрхан крепко прижал её к земле, навалившись всем телом, а Талана сидела на ногах.

Глава 39. Память

Очнулась Лиэль со знакомой ломотой в теле. Над головой её была алая крыша шатра. С трудом девушка приподнялась на локтях, удивляясь, что вообще может двигаться.

— Ты проснулась, дитя, — прошелестел голос из багровой тьмы.

Лиэль прищурилась. В глубине лежал совсем маленький, не больше льва, сияющий грифон. Видно было, что он уже стар, некоторые перья его утратили блеск и были почти прозрачны, шерсть на спине и лапах хоть и пушилась и сияла, но так, как бывает у очень старых кошек — скрывая костлявое невесомое тело. Глаза были затянуты белой мерцающей пеленой.

— Старейшая! — благоговейно прошептала девушка.

— Истинно так, птенец, — потянулась, словно кошка, Белоглазая и спрыгнула с топчана. Движения её были чуть-чуть угловаты, но все еще легки.

Белоглазая приблизилась к девушке и легко прикоснулась своей головой к её волосам. У Лиэль закружилась голова.