Ты никогда не исчезнешь

У меня было смутное представление об ангиомах, что-то помнилось из учебника дерматологии, на медицинском факультете им уделяют не слишком много внимания.

Замелькали сайты. Родимые пятна в различные периоды и в разных регионах носили разнообразные названия в зависимости от их формы и цвета: монголоидное пятно, кофейное пятно, винное пятно... По многим вопросам специалисты, похоже, были согласны между собой. Такие отметины встречаются у одного ребенка из десяти, даже чаще. Происхождение их почти всегда остается неясным. Долгое время их объясняли наследственностью, но теперь известно, что это далеко не всегда так. Чаще всего эти пятна с генами не связаны. И что происходит с ними — тоже непонятно. В большинстве случаев они исчезают, когда ребенок вырастает.

Стираются, как воспоминания.

Дома меня ждали, я обещала Габриэлю вернуться к обеду, но я не могла на этом остановиться. Я должна была сделать следующий шаг. Перебраться на другой берег, вот как по этому каменному мосту, который я видела перед собой, — на тот берег, где разуму откроется иное.

Дрожащими пальцами набрала на крохотной клавиатуре:

родимое пятно... реинкарнация.

И одно мгновение, пока мой запрос летел над вулканами, я надеялась, что никакого ответа не будет, никаких ссылок, разве что один-два сайта просветленных или форум с дурацкими разговорами.

Как же я ошибалась...

На экране моего «Самсунга» появились десятки сайтов, больше сотни статей, чаще всего длинных и по­дробных.

Я вошла в новый мир, о существовании которого и не подозревала, — мир, о котором преподаватели на медицинском факультете не рассказывали

Я углубилась в пересказ книги «Реинкарнация и био­логия: вклад в этиологию родимых пятен и врожденных дефектов». Автор, некий Ян Стивенсон, отмечал, что у официальной медицины для этих пятен, появляющихся при рождении и исчезающих, когда заканчивается детство, имеется только одно объяснение — случайность.

Вот только людям случайности не нравятся, они хотят, чтобы у всего было значение. Стивенсон писал, что в различных культурах, для индуистов, буддистов, анимистов, эти пятна имеют вполне определенный смысл: они — свидетельство прошлых жизней.

У меня перехватило горло. Я на секунду подняла глаза. Парковка около моего кабинета была по-прежнему пуста, мне показалось, будто я осталась одна посреди призрачной деревни.

Снова опустила глаза на экран мобильника. Лучше бы на этом и остановиться. Зачем читать все эти статьи, если я не верю в то, что там написано? Зачем обрекать себя на пытку?

Но я продолжала читать, не могла оторваться. Авторы разбирали десятки примеров с мечеными детьми. Речь шла не просто о записанных свидетельствах, от которых легко отмахнуться, но о настоящих биологических анализах, к тому же подкрепленных фотографиями. Пятна, раны, дефекты... и почти всегда врачи, которые занимались этими случаями, приходили к одному и тому же выводу.

Я кусала губы, а глаза помимо моей воли читали дальше, приближались к истине.

Отметины появляются на месте прежних ран.

Они указывают, что тот, кто реинкарнировался...

умер...

насильственной смертью. * * *

Я приближалась к «Шодфурской мельнице». На подъ­еме за Мюролем мне никто не встретился. Дорога петляла, я вцепилась в руль, чтобы удержаться на крутых поворотах жизни, я была взволнована, потрясена, но полна решимости.

Я не желаю верить в эти истории!

Не желаю, пусть и не могу отрицать очевидное: я видела на теле Тома отметину, похожую на ту, что была у Эстебана.

Я поставила машину на гигантской парковке «Мельницы», большую часть которой уже отвоевали растения.

Я не желаю верить в эти истории!

Поверить — значит допустить ту чудовищную возможность, которую я все эти годы изо всех сил от себя гнала.

Я шла к дому, невольно виляя, как будто ноги отказывались идти по прямой, старались куда-нибудь свернуть, взобраться на горку, заскользить вниз. Стоп.. Надо встряхнуться и собраться.

Передо мной была «Шодфурская мельница». Вытянутое длинное здание, двести пятьдесят метров, с большим ресторанным залом, со стеклянной стеной, с панорамным видом на склоны Мон-Дора и долину Шодфур.

«Мельница» была одной из пяти гостиниц, которые открыли здесь в 1970-х, когда горнолыжная станция Шамбон-де-Неж с десятком подъемников и двадцатью километрами спусков считалась одной из самых процветающих в Оверни. Но потом глобальное потепление прикончило станцию, несмотря на установку снежных пушек и создание высокогорных трасс. Двадцать лет назад «Шодфурская мельница» закрылась. От нее остался лишь призрачный город, декорация к вестерну, одна из деревень, опустевших после золотой лихорадки, когда жилу забросили, — огромная парковка, пустые комнаты, торчащие посреди леса опоры, широкие просеки.