Ты никогда не исчезнешь

Случаи ксеноглоссии в мире многочисленны, признаны и доказаны, о них часто пишут в прессе, однако большинство случаев наука объяснить не может. Ча­ще всего это касается детей.

Я прокручивала страницу Википедии.

В отсутствие разумных объяснений нередко в этом видят чудо. Разве нельзя назвать самым известным примером ксеноглосии то, что произошло с двенадцатью апостолами в день Пятидесятницы, когда на них снизошел Дух Святой? Они заговорили на всех языках мира, чтобы нести по всей земле весть о воскресении Христа. Но, если не верить в чудо, тогда надо признать, что знание неизученного языка хранится в одной из зон мозга и что, если оно не приобретенное, сле

довательно, оно врожденное. Другими словами, оно принадлежит памяти нашего мозга, а значит, является реминисценцией прежней жизни.

Я запрокинула голову. Вулканы накренились, все не­бо перевернулось, его пронзили тысячи елей. Эстебан говорил по-баскски, не бегло, но достаточно, для того чтобы объясниться. Во Франции этим языком владеют меньше пятидесяти тысяч человек...

Мой разум устремился в Страну Басков, перенесся на десять лет назад.

Я не поверила полицейским из Сен-Жан-де-Люз июльским утром 2010 года, когда они показали мне те­ло утонувшего мальчика.

Я отказалась верить в версию несчастного случая, я отказалась верить во все очевидное.

Тогда как мне сегодня поверить в совпадение?

Как не верить, что Эстебан не умер?

Что он все еще живет где-то в голове Тома. 20

Нектер отхлебнул для храбрости изрядный глоток пива и повторил:

— Да, Савина, да, Эстебана нашли. Через месяц, в нескольких километрах от пляжа Сен-Жан-де-Люз. Он утонул. У Лазарбаля все еще дрожал голос, когда об этом говорил, десять лет спустя. Они искали его везде: сообщения о розыске по всему юго-западу Франции и да­же в Испании, поиски свидетелей, облавы в окрестных лесах. Они отработали все версии: несчастный случай, побег, похищение. И месяц спустя все закончилось совершенно очевидным образом, так, как изначально и предполагали, — он попросту утонул. Океан в то ут­ро был неспокойным, течения сильные, чем эксперты и объяснили то, что тело Эстебана было найдено в трех километрах от Большого пляжа в Сен-Жан-де Люз четыре недели спустя.

Похоже, на Савину это сильно подействовало. Нектер знал, что ее единственной миссией всегда было спасать детей. Бокал с пивом дрожал в ее руке. И все же она сумела выговорить:

— Тело... в воде... целый месяц. Как они его опо­знали?

— Это было тело десятилетнего мальчика. На нем были синие плавки-шорты. Этого уже было достаточно для опознания. Но, как ты догадываешься, они сделали тесты ДНК, Лазарбаль подтвердил мне: это действительно оказалось тело Эстебана Либери. Даже если...

Боколом потягивал остаток пива нехотя, как насытившийся младенец.

— Даже если?.. — поторопила его Савина.

Еще три глоточка.

— Даже если его мать, Мадди Либери, с этим так и не смирилась. Она продолжала говорить о нем так, будто он просто исчез. Она заказала несколько анализов и контрольных анализов ДНК, но все они подтвердили, что это в самом деле тело ее сына. Тем не менее она так и не поверила в несчастный случай и осталась в убеждении, что ее сына похитили.

— То есть... что его убили?

— Именно!

Они довольно долго сидели в задумчивости. Вот, значит, какой тяжкий секрет на душе у доктора Либери.

Смерть ее ребенка.

Тогда все прояснялось. Нектер выстроил в уме гипотезу и догадывался, что у Савины складывается та же самая: Мадди Либери где-то встретила Тома Фонтена — возможно, попросту увидела в интернете его фотографию. Он был поразительно похож на ее сына. До такой степени, что она переехала и поменяла работу, чтобы быть ближе к нему. До такой степени, что ей хотелось говорить с ним, прикасаться к нему...

— Как ты думаешь, — бесцветным голосом прошептала Савина, — могла ли Мадди Либери так сильно хотеть, чтобы ее сын был все еще жив... что она стала бы искать другого мальчика, искать ему замену? Да­же... десять лет спустя?

Нектер не ответил. Он смотрел на пчелу, кружившую между пустыми бокалами и красными ягодами земляничного дерева. Терпеливо дождался, чтобы она опустилась на стол и погрузила хоботок в сладкую каплю, а тогда с удивительным проворством схватил свой бокал, перевернул его и накрыл пчелу.