Тыл-фронт

— И третьего дня? — упавшим голосом переспросил Рощин. — Больше этого не повторится, — шутливо ответил он.

— Смотрите, а то я откажусь от попечительства о вас, — также отозвалась Варенька.

— А кем оно учреждено? — поинтересовался Рощин.

— Крестным и… мною, — заметно смутившись, ответила Варенька. — Он каждый вечер спрашивает, что вам было подано кушать.

— А я думал, он ваш отец или дед, — удивился Рощин. — А родители ваши где?

Варенька вошла в себя, словно улитка в свой домик, и оттуда с испугом смотрела на Рощина не отвечая. Она не знала, что ответить: обмануть она не могла, правду сказать не то что боялась, а приходила в ужас от нее.

— Вам пудинг подать? — наконец нашлась Варенька.

— Давайте пудинг, — согласился Рощин, заметив Варенькину оторопь.

«Почему ее так встревожил мой вопрос!» — думал он, скручивая «Кармен» трубочкой.

Варенька подала рисовый пудинг с имбирным вареньем и песочное пирожное. Вид у нее при этом был официальный, даже высокомерный.

— У меня, сударь, отец служил у генерала Кислицына и в японской военной миссии, — объявила решительно она, стараясь не встречаться с его взглядом. — Потом, он белогвардеец, так, кажется, у вас говорят, сударь?

— У нас не говорят «сударь», а говорят товарищ, — еще не поняв ее, заметил Рощин, чувствуя назойливость этого слова. — И где же он сейчас?

Это уже походило на допрос. Анатолий и сам понял неуместность своего вопроса.

— Папенька застрелился за несколько дней до вашего прихода, — уже подавленно прошептала Варенька и вдруг расплакалась и убежала на кухню.

— Товарищ майор, зачем вы оскорбили девушку? — не успев ничего сообразить, услышал Рощин.

— Я ее не оскорбил, — нехотя отозвался майор, вставая из-за стола. Заметив, что его спрашивал начальник штаба армии, поспешно добавил: — Простите, товарищ полковник, я ничего ей не сказал.

— Чем же объяснить ее слезы? — все так же укоризненно спросил полковник.

Рощин не находил ответа, но ему помогла сама Варенька. Она появилась со скомканным передником в руках.

— Господин… товарищ полковник, господин майор не виноват! Я сама… — быстро проговорила она, прижимая к груди передник. Потом, не стесняясь присутствием полковника, умоляюще взглянула на Рощина. — Вы домой? Подождете, сударь, меня? Умоляю!

Рощин утвердительно кивнул головой и вышел в холл. «Вот, черт, влез в историю! — недовольно подумал он, рассматривая кашлявшего от дыма толстой сигары капитана, и смеявшуюся над ним девушку в форме лейтенанта-связиста. — Чего доброго, завтра еще от командующего нагоняй получу… Зачем мне нужны ее родители?»

Вечер был по-осеннему прохладен. На площади перед гостиницей, за высоким забором, раздавался треск кирок, стук мастерков, грохот гранита. Инженерная бригада сооружала памятник «Павшим в боях». Вдали, на привокзальном проспекте, рассыпались густые снопы лучей прожекторов: площадь готовилась к утреннему параду Победы. От бывшего Дворянского собрания, где теперь был Дом Красной Армии, доносилась музыка.

Варенька была подавлена, шла молча, бросая незаметные взгляды на Рощина.

— Вы недовольны мною? — виновато спросила она. В ее голосе снова послышались слезы и отчаяние. Рощин чувствовал, что она ищет не просто сочувствия, а какой-то помощи. Возможно, даже и сама не зная какой. Ему стало жаль Вареньку.

— Вы сильно устали, Варенька? — спросил он, встретив ее доверчивый взгляд.

— Нет, нет, сударь!.. Я совсем не устала, — быстро отозвалась она.

— Пойдемте в театр! — предложил он.

Варенька взяла его за китель и благодарно проговорила:

— Вы добры…

— Товарищ! — предупредил Рощин надоедливое «сударь».

Варенька шаловливо взглянула на него и тихо рассмеялась. «Большой ребенок! — подумал Рощин. — То плачет, то смеется».

* * *

Рощин проснулся и понял, что уже день: сумрак в комнате задерживали опущенные шторы на окнах.

Подняв штору, он зажмурился от яркого утреннего солнца. Внизу, среди цветочных грядок, медленно прохаживался Ермилов и суковатой неуклюжей палкой подсказывал Вареньке, какие срезать цветы. При этом вид у него был такой, словно он командовал боем. Воздух то и дело оглашался его фальцетом: «Левее! Левее! Правее! Пли!» От его выкриков дремавший на садовой скамейке денщик вздрагивал и подвигался строго в скомандованном направлении. Варенька звонко смеялась, повторяла: «Пли!» — и срезала цветок.

От утренней Свежести или от причуд старика Анатолий вдруг словно встрепенулся от тяжелого сна и понял, что кошмарная полоса смерти пройдена им… Пройдена не закоулками, а прямо, по оси событий. Впереди жизнь, которую нужно искать! Даже мысль о Вале в это утро отозвалась в нем не яростной болью, а тихой грустью.

Он взглянул в зеркало: похудевшее лицо слегка вытянулось, почернело, нос заострился, в глазах еще не унялась холодная решительность и настороженность, на лбу прорубилась прочерченная пулей полоска.

«С этим жить можно!» — заключил Рощин, придвигая бритвенный прибор.

Под окном раздался кашель и тихий шепот Вареньки: «Тише, ваше превосходительство! Разбудите господина майора!»

Рощин выставился в окно с намыленным лицом и погрозил Вареньке пальцем.