Начальник генерального штаба быстро поставил свою подпись и отошел к Сигемицу. Все это он сделал с совершенным безразличием человека, примирившегося с неизбежностью. Но когда к столу шагнул Макартур, лицо генерала отвердело, и весь он содрогнулся от приступа негодования. «Три года назад этот „главнокомандующий“ дезертировал из Батаанского полуострова, оставив свою армию и стоящих рядом с ним Уэйнрайта и Персивалла, на милость моего оружия. Теперь он диктует мне условия капитуляции!» — задохнулся от душевной боли Умедзу и закрыл глаза.
— Верховный главнокомандующий союзных держав подписывает этот документ от имени Союзных наций, — ворвался в его уши напыщенный голос Макартура. — Я приглашаю генерала Уэйнрайта и генерала Персивалла подойти со мной к столу для подписания документа! «Исторический эксцесс! — сейчас же со злой иронией подумал Умедзу. — Один дезертир и два пленных генерала вершат судьбу своих победителей. О небо!» — мысленно воскликнул он.
3
Построение офицеров штаба армии было назначено на десять часов утра. У Рощина оставался свободный целый час. Послонявшись по суетливым номерам гостиницы, служащими одновременно и кабинетами, и жилыми комнатами, майор вдруг вспомнил о разведдивизионе. Ему захотелось сейчас увидеть своих разведчиков.
Сбежав вниз, он сел в один из дежуривших у подъезда «виллисов».
— На Казачью, в медицинские казармы! — бросил он шоферу.
Город был оживлен по-праздничному. На улицы вышли все жители: труженики, мелкие служащие, чиновники, отставные титулованные мужи с семьями, бывшие шпионы, глашатаи «истины», переоблачившиеся полицейские и просто темные дельцы. Все со свидетельством лояльности — красными бантиками.
Людской поток направлялся к Привокзальной площади и прилегающим к ней улицам взглянуть на победителей двух закованных в бетон и броню армий: германского фюрера и японского императора.
Дивизион разместился в казармах военно-медицинской школы. Когда Рощин подъехал к широко раскрытым решетчатым воротам, разведчики были выстроены на плацу квадратом. В середине, за столом, накрытом красной скатертью, стояли командир дивизиона и заместитель по политической части. Оба были назначены недавно, и Рощин их не знал. Поняв, что на плацу проходит митинг, майор оставил машину у ворот и решил дождаться конца. Появление «виллиса» с армейским знаком встревожит командира и отвлечет бойцов. Выступал, очевидно, заместитель по политической части. Он говорил бойко, крикливо, но сухо, по-книжному.
— Там, за океаном, в это самое время японские представители подписывают акт о безоговорочной капитуляции! Разбитая наголову на морях и на суше империалистическая Япония признала себя побежденной! Это означает конец второй мировой войны! Прогрессивное человечество никогда не забудет, что без Советского Союза, без Советской Армии эта историческая победа была бы невозможна! — оратор передохнул и выкрикнул с особым воодушевлением: — Да здравствует Коммунистическая партия! Да здравствует Советская Армия, победившая черные силы фашизма и агрессии! Ура, товарищи!
Бойцы дружно кричали ура. «То же, да не так говорил Федор Ильич», — подумал майор.
К столу вышел Федорчук. Рощин даже привстал на сиденье и вытянул шею.
— Четыре года горе ходило по нашей земле! — глухо заговорил он. — Четыре года лилась кровь, раздавались стоны и плач! Четыре года там, — ткнул он пальцем на Север, — люды не разгыналы спыны, не досыпалы ночей, недоидалы. Четыре года оци рукы держалы винтовку! И четыре года наш народ верил, что на ступыть день, когда советский солдат придет в Берлин, придет сюда, чтобы спросыть: во имя чего? За яки провины стильки мук, слез и крови?..
«Молодец Денисович!» И взволнованно думал Рощин, напряженно слушая Федорчука. Обычно спокойный даже в трудные минуты голос старшины сейчас гремел.
Да, четыре года добродушный простой Денисович должен был заниматься ненавистным ему делом — войной. Она разорила его родину, испепелила дом, развеяла семью. И только горе заставило его прийти на эту чужеземную территорию, чтобы спросить: за что? За что сотни тысяч русских могил покрыли Дальний Восток и Сибирь? За что полита русской кровью пограничная полоса от Даурии до Владивостока?..
После митинга разведчики окружили машину Рощина плотным кольцом.
— Забюрократылысь, товарищ майор! — довольно гудел Федорчук, ревниво осматривая Рощина. — Побелели, поправылысь! Кто это вас так разутюжив? От майора товарища Бурлова и от старшины Варова ничего нема?
— Письмо получил, Денисович. Федор Ильич идет на поправку, а Петр знаешь где? У Сони Давыдовой!
— Поженились? — спросил Федорчук.
— Вроде в доме отдыха, — ответил Рощин. — Огурцову Бурлов хвалит: «она, пишет, меня и выходила».
— О-о, молодец! Что значит из нашего дивизиона!
Через толпу пробился майор. Рощин представился ему.
— Командир дивизиона, — взаимно ответил он. — Вот вы какой! А то все: «майор Рощин!», «майор Рощин!»
Командир дивизиона с какой-то предвзятостью смотрел на него. «Что он меня изучает?» — не понравилось Рощину.