Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И невольник, который был таким же отъявленным мошенником, как и господин его, во всякого рода хитростях и проделках и который был так же заинтересован в удаче, вышел из дому, говоря себе: «Я попробую оскорбить одного за другим нескольких прохожих и ввяжусь в ссору с ними. А так как не всем же известно, что господин мой отставлен от должности, то я явлюсь с ними к нему под предлогом разрешить наше столкновение и заставлю их порастрясти кошельки свои перед ним».

И, думая таким образом, он заметил впереди прохожего, который спокойно шел, заложив свою палку за голову и держа ее обеими руками, и ловким ударом ноги сшиб его в грязь. И бедный человек этот, испачкав платье свое и порвав туфли, поднялся взбешенный, намереваясь хорошенько наказать обидчика своего. Но, узнав в нем невольника кади, он не пожелал вступать с ним в препирательства и, совершенно сконфуженный, удовольствовался тем, что сказал, удаляясь самым поспешным образом:

— Да избавит нас Аллах от лукавого!

И невольник, пройдоха этот, видя, что первая попытка не удалась, продолжал путь свой, говоря себе: «Это средство не годится. Поищем какое-нибудь другое, ибо все знают господина моего и меня». И в то время как он размышлял о том, что делать, он увидел слугу, который нес на голове поднос, где лежал великолепный гусь с начинкой, украшенный со всех сторон томатами, маленькими тыквами и бадиджанами, весьма искусно заготовленными. И он последовал за этим невольником, направлявшимся к общественной печи, чтобы отдать изжарить этого гуся; и он видел, как тот вошел и передал поднос хозяину печи, говоря ему:

— Я приду за ним через час.

И затем он ушел.

Тогда невольник кади сказал себе: «Это как раз то, что мне нужно».

И спустя некоторое время он подошел к печи и сказал:

— Привет тебе, йа хаджи Мустафа!

И хозяин печи узнал невольника кади, которого он не видел уже давно, так как в доме кади нечего было посылать жарить в общественную печь; и он ответил:

— Привет и тебе, о брат мой Мубарак. Откуда это ты? Печь моя уже так давно не топилась для господина нашего кади! Чем могу я сегодня услужить тебе и что ты принес мне?

И невольник сказал:

— Ничего, кроме того, что уже есть у тебя, ибо я пришел за начиненным гусем, который стоит у тебя в печи.

И печник ответил:

— Но гусь этот, о брат мой, ведь не твой.

Он сказал:

— Не говори так, о шейх. Этот гусь не мой, говоришь ты? Но я видел, как вылупился он из яйца, я сам выкормил его, сам его зарезал, сам начинил и приготовил.

И хозяин печи сказал:

— Клянусь Аллахом, пусть так! Но что должен я сказать тому, кто принес мне его, когда он вернется?

Он ответил:

— Не думаю, чтобы он вернулся. Во всяком случае, ты просто скажешь ему в шутку, ибо это человек весьма забавный и любящий посмеяться: «Валлахи! О брат мой, в ту минуту, как я ставил поднос твой в печь, гусь испустил внезапно пронзительный крик и улетел…»

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ ЧЕТВЕРТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Увидев его, ты просто скажешь в шутку, ибо это человек весьма забавный и любящий посмеяться: «Валлахи! О брат мой, в ту минуту, когда я ставил поднос твой в печь, гусь испустил внезапно пронзительный крик и улетел. — И он прибавил: — Дай мне теперь этого гуся, он, должно быть, уже достаточно изжарился!

И хозяин печи, смеясь над тем, что только что слышал, вынул поднос из печи и доверчиво передал его невольнику кади, который поспешил отнести его своему господину и съесть гуся вместе с ним, облизывая пальчики от удовольствия.

В это самое время слуга, принесший гуся, вернулся за ним к печи и спросил свой поднос, говоря:

— Гусь должен быть теперь как раз в самую пору, о хозяин!

А хозяин пекарни сказал:

— Валлахи! В ту минуту, когда я клал его в печь, он издал пронзительный крик и улетел!

И тогда этот человек, который в действительности вовсе не был расположен к шуткам, пришел в ярость, убежденный в том, что содержатель общественной пекарни хочет пошутить над ним, и воскликнул:

— Как смеешь ты смеяться над моей бородой, о жалкое ничтожество!

И вот слово за слово, оскорбление за оскорблением, и наконец оба они вступили в драку. И снаружи не замедлила собраться толпа, и все стали прислушиваться к крикам и наконец проникли в пекарню. И одни говорили другим:

— Хаг Мустафа дерется с этим человеком из-за воскресения начиненного гуся!

И большая часть приняла сторону владельца пекарни, честность и порядочность которого уже давно были известны; некоторые же выражали сомнение в действительности этого воскресения.

И вот когда вокруг дерущихся теснилась толпа, среди нее оказалась беременная женщина, которую любопытство выдвинуло в первый ряд; и когда пекарь размахнулся, чтобы нанести получше удар своему противнику, она получила в живот ужасный удар, который предназначался совсем для другого. И она упала наземь и начала кричать, точно курица, которую режут, и тут же выкинула.

И муж этой женщины, живший по соседству, во фруктовой лавочке, тотчас же был уведомлен и прибежал с огромнейшей дубиной в руках и закричал: