Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Но судьбе было угодно, чтобы однажды, когда красавица после ухода кади в заседание дивана только вывесила белый платок, она услышала вдруг сильный стук в дверь и крики; и немного спустя увидела мужа своего, который шел, опираясь на руки евнухов, и был с изменившейся осанкой и совсем желтым лицом. И евнухи объяснили ей, что во время заседания кади внезапно почувствовал сильную дурноту и поспешил вернуться домой, чтобы найти заботливый уход и отдохнуть. И в самом деле, бедный старик имел такой жалкий вид, что молодая девушка, супруга его, несмотря на несвоевременность его появления и переполох, который наделал его приход, принялась опрыскивать его розовою водою и всячески ухаживать за ним. И когда он с ее помощью разделся, она уложила его в постель, которую сама приготовила ему и где он, облегченный заботами супруги, в скором времени уснул. И молодая девушка вздумала воспользоваться свободным временем, которое дало ей это внезапное возвращение супруга ее, чтобы сходить в хаммам. И в досаде и смущении, в котором она находилась, она забыла снять белый платок свиданий и заменить его красным — сигналом помех. И, захватив узелок с надушенным бельем, она вышла из дому и направилась в хаммам.

Между тем юный писец, видя на окне белый платок, весело взобрался на соседнюю террасу, откуда, по обыкновению, прыгнул на террасу кади, а затем проник в комнату, где находил обыкновенно возлюбленную свою, которая ожидала его уже нагая в постели, скрывшись под одеялами. И так как ставни были плотно затворены, и полная темнота царила в комнате, для того чтобы способствовать сну кади, и так как молодая женщина нередко ради забавы встречала возлюбленного своего полным молчанием и не подавала никаких признаков своего присутствия, то он, смеясь, подошел к постели и, приподняв одеяло, быстро просунул руку, словно собираясь пощекотать «историю» своей возлюбленной, — и вдруг — гей! гей! — рука его опустилась — да избавит нас Аллах от лукавого! — на что-то дряблое и мягкое, расположенное посреди зарослей, что было не чем иным, как старческим орудием кади.

И при этом прикосновении он с испугом и ужасом отдернул руку, но не настолько быстро, чтобы кади, внезапно пробужденный и уже оправившийся от своего нездоровья, не успел поймать руку, которая обшаривала ему низ живота, и тотчас же бросился в бешенстве на ее обладателя. И так как гнев придавал ему силы, в то время как изумление сковывало полной неподвижностью обладателя руки, то он одним пинком опрокинул его на пол посреди комнаты, сгреб в охапку и, в темноте приподняв в воздухе, бросил в большой ларь, в котором днем обыкновенно складывают тюфяки и который оказался открытым и пустым, вследствие того что тюфяки были вынуты. И он быстро опустил крышку и запер ларь на ключ, не успев даже разглядеть лица своего пленника.

После чего благодаря возбуждению, заставившему кровь его обращаться быстрее и произведшему на него целебное действие, он почувствовал, что силы окончательно вернулись к нему, и, одевшись, справился у евнуха, куда отправилась супруга его, и побежал ожидать выхода ее у порога хаммама. Ибо он говорил себе: «Раньше чем убить дерзновенного, я должен знать, не находится ли он в соглашении с супругой моей. Поэтому-то я и буду ожидать здесь ее выхода, а потом отведу ее домой и в присутствии свидетелей поставлю ее лицом к лицу с пленником. Ибо необходимо, раз я кади, чтобы все совершалось по закону. Тогда уж я отлично увижу, имею ли перед собой одного виновного или же двух соумышленников; и в первом случае я казню пленника своей собственной рукой в присутствии свидетелей; во втором же случае я задушу обоих своими десятью пальцами».

И, размышляя таким образом и повторяя в уме своем эти планы мести, он принялся поочередно останавливать купальщиц, входивших в хаммам, говоря каждой из них:

— Ради Аллаха над тобою, скажи жене моей такой-то, чтобы она вышла тотчас же, ибо мне нужно переговорить с нею!

Но он говорил им слова эти так неожиданно и возбужденно, а глаза у него так и сверкали, а лицо было такое желтое, движения такие необычные, и голос такой дрожащий, и весь вид его так явно выражал бешенство, что испуганные женщины бросались бежать от него, испуская пронзительные крики, ибо принимали его за помешанного.

И первая же из них, во всеуслышание исполнившая поручение его посреди залы хаммама, внезапно напомнила молодой девушке, супруге кади, о рассеянности ее по поводу белого платка, оставленного на окне. И она сказала себе: «Наверное, так и есть! Я погибла безвозвратно! И один Аллах ведает, что случилось теперь с моим возлюбленным!»