Тысячеликий герой

«Мне приснилось, — написал молодой американец автору одной из постоянных рубрик в агентстве печати, — что я перекрываю крышу своего дома. Внезапно я услышал доносящийся снизу голос своего отца, который обращался ко мне. Я резко повернулся, чтобы лучше слышать, и в это время молоток выскользнул из моих рук, пополз вниз по покатой крыше и исчез за ее краем. Я услышал глухой удар, как при падении тела.

Сильно испугавшись, я спустился по лестнице и увидел своего отца лежащим на земле, его голова была в крови. Убитый горем, рыдая, я стал звать свою мать. Она вышла из дому и обняла меня. «Успокойся, сынок, это несчастный случай, — сказала она. — Я знаю, ты будешь заботиться обо мне, даже если его не стало». Когда она поцеловала меня, я проснулся.

Я самый старший ребенок в семье, мне двадцать три года. Уже год, как я не живу со своей женой; почему-то мы не можем с ней поладить. Я очень люблю своих родителей, и у меня никогда не возникало никаких проблем с отцом, за исключением того, что он настаивал, чтобы я вернулся к жене, а я не мог быть счастлив с ней. И никогда не буду»[8]

.

Здесь незадачливый муж открывает нам с поистине удивительным простодушием, что вместо того чтобы направлять свою духовную энергию на любовь и проблемы супружества, в тайных уголках своего воображения он остается зависим от теперь уже нелепо анахроничной драматической ситуации своего первого и единственного эмоционального опыта, трагикомического детского любовного треугольника — сын, соперничающий с отцом из-за любви матери. Из всего животного мира мы дольше всех остаемся у материнской груди, и это определяет наиболее постоянные характеристики человеческой души. Человеческие существа появляются на свет слишком рано; они еще незавершенны, еще не готовы к встрече с миром. Именно мать обеспечивает ребенку защиту от всех опасностей, своей заботой продлевая покой, который он испытывал в период своего внутриутробного развития[9]

. Поэтому спустя месяцы после катастрофы рождения зависимый ребенок и его мать составляют одно целое не только физиологически, но также и психологически[10]. Любое продолжительное отсутствие родительницы вызывает у младенца чувство беспокойства и как следствие этого — импульс агрессивности; когда мать вынуждена останавливать в чем-то ребенка, это также вызывает агрессивную реакцию. Таким образом, первый объект враждебной настроенности ребенка оказывается тождественен объекту его первой любви, и его первым идеалом (который впоследствии сохраняется в качестве бессознательной основы всех образов блаженства, истины, красоты и совершенства) является идеал двуединства Мадонны и Младенца[11].