У арабов Африки

Эта цивилизация связала коренное население Северной Африки с политической и культурной жизнью Средиземноморья, познакомила его с земледельческими орудиями (римляне приписывали карфагенянам даже изобретение этих орудий) и такими сельскохозяйственными культурами, как оливки и виноград. Керамическое и гончарное производство в Северной Африке до сих пор носит отдаленные следы карфагенского влияния. Карфагеняне принесли с Востока в Северную Африку и многие пищевые запреты, в частности отказ от употребления свинины. Даже одежда карфагенян — туника, головной убор и плащ — служит, по мнению некоторых историков, прототипом современной одежды коренного населения Магриба (длинного хитона — гандуры, фески и бурнуса). Смешанные браки между карфагенянами и местным ливийским (протоберберским) населением, взаимовлияние в области языка и культуры (на основе финикийского алфавита была даже создана единственная в истории берберская письменность), а также религии способствовали тому, что пуническая цивилизация не погибла вместе с Карфагеном.

Среди древнего населения Туниса (а также сопредельных районов) еще долгое время был распространен пунический язык. Даже некоторые римские императоры были ливийско-пунического происхождения, т. е. являлись потомками побежденных Римом карфагенян или пунизированных ливийцев. Пунический язык, по утверждениям ряда исследователей, так и не был вытеснен окончательно латынью из разговорной речи жителей Северной Африки вплоть до прихода арабов в VII в. Сторонники так называемой пунической теории утверждают даже, что арабский язык смог распространиться быстрее всего именно там, где еще живо было влияние пунической культуры и где не было засилья латыни.

Обо всем этом вспоминаешь, очутившись среди беспорядочного нагромождения каменных плит, обломков колонн, остатков домов и осколков скульптурных изображений. Да, здесь в древности стоял Карфаген, на этом самом косогоре, с которого далеко-далеко видно море и плывущие лодки. Если встать лицом к морю, то справа внизу будет Тунисское озеро и идущая вдоль него дорога к столице, а слева, на холме, — уже упоминавшийся уголок Андалусии, селение Сиди-Бу-Саид. Над развалинами Карфагена — христианская церковь, воздвигнутая на месте гибели французского короля Людовика Святого, пытавшегося организовать крестовый поход в Тунис. Кажется, ничто не напоминает о славе пунического Карфагена. Лишь чудом сохранившиеся где-то в стороне и пережившие века нашествий и разрушений финикийские могилы как бы свидетельствуют о печальной судьбе великого города моряков и торговцев, жрецов и полководцев…

Но память о Карфагене живет в сердцах тунисцев. В этом мы убедились при посещении государственного музея в бывшем загородном дворце бея в Бардо. В левом крыле дворца проходят сессии Национального собрания Тунисской республики. В правом крыле размещен музей.

Узнав, что приехали советские туристы, к нам вышел сам директор музея — профессор университета Абд аль-Азиз Дрисс, известный историк и археолог. Хотя господин Дрисс владеет многими языками, объяснения он предпочитал давать по-арабски, с улыбкой вставляя иногда русские слова. Он особенно подчеркивал многообразие влияний, которые испытал Тунис на всем протяжении своей истории, и отличия культуры Магриба от культуры Арабского Востока. Слушая его, мы чувствовали, что тунисцы гордятся достижениями Карфагена и победами Ганнибала так же, как итальянцы — славой античного Рима, а египтяне — эпохой фараонов. Проведя нас по залам, посвященным Карфагену, профессор Дрисс сказал: «Колонизаторы пытались скрыть высокую культуру древних жителей Туниса, утверждая, что народы колоний не имели своей цивилизации. Однако здесь, в Тунисе, цивилизация зародилась за тысячу лет до ее возникновения во Франции».

Но тому, как внимательно и любовно оглядывал профессор каждый экспонат, прежде чем начать рассказ о нем, мы поняли, что это больше чем просто бережное отношение археолога к памяти давно минувших времен. Керамика, терракотовые и бронзовые статуэтки, золоченые и медные украшения, гончарные изделия были для него не просто музейными реликвиями, а символами древней славы его страны. Для профессора Дрисса, как и для всякого просвещенного тунисца, слава Карфагена была одновременно и славой Туниса.