У бирешей

Прошло несколько минут. Ничего не происходило. Возможно, он все-таки сообразил: он слишком пьян для того, чтобы предпринять что-либо против меня или даже просто отправиться домой, — и решил устроиться поудобнее в старом кресле и немного проспаться.

Осторожно, чтобы он меня не услышал, выкатил я свою тачку из укрытия за домом, радуясь тому, что прошел дождь: намокшая глинистая почва скрадывала звуки. Но стоило мне сделать шаг по дороге, как я услыхал у себя за спиной приглушенное покашливание, а когда обернулся — увидал, что он стоит позади меня и его белая рубаха сияет в темноте, как язык пламени.

«Вернись, Ханс!» — тихо позвал он, и в его призыве было что-то до странности торжественное.

«Что вам еще нужно?» — отвечал я, так же тихо и смущенно из-за его странного поведения.

«Я должен кое-что тебе дать!» — прошептал он.

«Мне ничего не нужно», — возразил я.

«Это не для тебя, — отвечал он. — Для Анны. Ты ведь идешь к ней, разве не так?»

«Почему бы вам не вручить ей это самому?» — ответил я вопросом на вопрос.

«От меня она ничего не примет».

Я стоял в замешательстве. «Хорошо», — согласился я наконец, не в последнюю очередь потому, что хотел покончить с дурацким спектаклем. Я опять опустил тачку и подошел к нему, чтобы взять то, что он намеревался мне вручить. Однако с собой у него ничего не было.

«Внутри», — шепотом пояснил он.

Он завернул за угол магазина и, оказавшись у маленькой деревянной двери запасного входа, поманил меня пальцем. Проследовав за ним, я остановился было у низкого, в две ступени, крыльца, намереваясь подождать его там, но он жестом потребовал, чтобы я подошел ближе. Когда я оказался в магазине (вместо того чтобы спокойно подняться, я опрометью влетел в дом), он запер за мною дверь.

Я ничего не говорил, но он с таким видом, будто я требовал объяснений его действиям, воскликнул с укоризной: «Никто не должен знать, что ты здесь, а ты подымаешь такой шум!»

Я и с этим безропотно согласился. «Ну и где же ваш подарок?» — спросил я.

«Ш-ш, тише!» — он поднял указательный палец, а затем стукнул ладонью по выдвижному ящику под прилавком, на который он в ту минуту опирался задом; по-видимому, он хотел дать понять, что вещица находится в ящике. Однорукий доверительно подмигнул мне. «Я, впрочем, не говорил, что это подарок», — поправил он меня.

С меня было довольно. «Ну хватит, давайте, в конце концов!»

Литфас опять приложил палец к губам и сделал рукой успокаивающий жест, по-видимому, означавший, что мне не мешало бы проявить чуточку терпения. Затем он со всей возможной осторожностью наполнил мой бокал.

«Вот, выпей!» — сказал он ободряюще и подвинул бокал ко мне. Затем наполнил свой собственный. Какое-то время он держал бокал в руках и задумчиво меня разглядывал.

«Хочу выпить с тобой на брудершафт!» — решительно объявил он наконец.

Слово было произнесено, и он, с таким видом, будто между нами ничего больше не стояло, подвинулся ко мне ближе и пообещал: «Теперь я скажу тебе все, что знаю!»

Это звучало окончательно и бесповоротно.

Еще раз Анна

«Знаешь, — сказал он, глядя мне в глаза, — ухватиться за воду нельзя — у нее нет волос! Есть у нас такая поговорка. Поговорка для обезьян».

Он откашлялся. Изо рта у него пахло чесноком. «И все же, — сказал он, — за что-то ведь нужно держаться».

Он положил мне руку на плечо и крепко его стиснул. У меня за спиной стоял его стул, сиденье которого упиралось мне под коленки, и я осторожно на него опустился. Литфас остался стоять.

«Когда я расспрашивал о тебе других, — удовлетворенно продолжал он, — я все время получал в ответ одни и те же три слова. Каждый раз мне говорили: “У него нет волос. У него нет волос”, — он бросил на меня испытующий взгляд. — Но мне было лучше знать, — сказал он. — Ведь я тебя уже видел однажды, и я знал: нет, ты не плохой человек! — он немного помолчал, потом тихо добавил: — Только чересчур наивный. Заячья голова!» — воскликнул он. Его лицо склонилось ко мне так близко, что меня снова коснулось его дыхание.

Я, отстраняясь, повернул голову в сторону. «Ну и что?» — спросил я.

«Берегись женщин, заячья голова!» — выразительно произнес однорукий и снова стиснул мне плечо.

Я посмотрел на него. Я не понимал, что ему от меня было нужно.

«Я видел тебя тогда, в бальной зале, — пояснил он. — Я стоял снаружи, в темноте, немного в отдалении, и наблюдал за вами в окно. Вы пили и танцевали. Ты сидел за столом Цердахеля, спиной ко мне, — я все снова и снова звал тебя по имени, но ты меня не слышал. Только раз, когда еврей встал и вышел, ты ненадолго отошел к окну и посмотрел в мою сторону. Ты меня видел. Ты должен был меня видеть, — уверенно сказал однорукий, — потому что ты смотрел мне в глаза. Но потом что-то произошло, и ты опять ушел, будто меня там вовсе и не было. И ты весь вечер слушал еврея так, будто он открывал перед тобой тайну вселенной. А я тем временем стоял снаружи и не знал, куда мне податься и что мне делать, — ведь я непременно хотел помешать тому, чтобы он рассказывал тебе свои истории».

«Но почему?» — спросил я с пробудившимся интересом.