У домашнего очага

Василию Михайловичу было не до работы, которую он принёс с собой из правления, рассчитывая за вечер её прикончить. Разве возможно заниматься, когда нервы возбуждены до последней степени и когда, того и гляди, явится жена?

Он знал её, свойственную многим женщинам, манеру приходить с так называемыми «объяснениями» именно в то время, когда он уже был достаточно раздражён, и в эти минуты пилить и упрекать, ожидая взрыва дикого гнева, чтобы потом иметь право разыгрывать роль оскорблённой жертвы и страдалицы, жестоко обиженной мужем-тираном. Он знал свою несдержанность и мастерское уменье Анны Александровны доводить его до бешеного состояния и всегда со страхом ждал её появления на пороге кабинета после одной из сцен, бывавших обыкновенно за обедом, — когда они только почти и встречались в последние годы.

Сколько раз Василий Михайлович давал себе слово молчать, упорно молчать, какие бы ехидные намёки жена не подпускала и какие бы гадости, облечённые в приличную форму, не говорила. Обыкновенно вначале он крепился, но затем не выдерживал — отвечал, и мерзкие, унизительные сцены нередко сопровождали обед. Супруги, не стесняясь, бранились при детях, при прислуге, а главное при этой бедной Шурочке, нервной и болезненной, на которую семейные сцены действовали угнетающим образом.

Бледный, с гневно сверкающими глазами, Василий Михайлович ходил, словно раненый зверь, по своему маленькому, очень скромно убранному кабинету. По временам он останавливался у дверей, прислушиваясь, не идёт ли жена, и, облегчённо вздохнув, снова нервно и порывисто ходил взад и вперёд, взволнованный и возмущённый, выкуривая папироску за папироской.

Горе, постоянно нывшее в нём, как ноет больной зуб, казалось после домашних сцен ужаснее и ощущалось острей. Дикая, чисто животная злоба мгновенно охватывала Ордынцева, и он, весь вздрагивая, невольно сжимал кулаки и с искажённым от гнева лицом произносил по адресу жены площадные ругательства и желал её смерти. То он чувствовал невыразимую тоску и отчаяние человека, сознающего непоправимость своего несчастия. И тогда болезненное, худое лицо Василия Михайловича принимало жалкий, страдальчески-измождённый вид, косматая голова поникала, и вся его высокая, худощавая и костистая фигура производила впечатление угнетённости и беспомощности.

— Идиот, что я на ней женился!.. — прошептал он с каким-то бесноватым озлоблением. — Идиот!

И в голове его, словно дразня, мелькал образ какой-то другой воображаемой женщины, с которой он, наверное, был бы счастлив и имел бы настоящую семью.

Ордынцев не раз проклинал свою женитьбу, проклинал после каждой крупной ссоры, чувствуя бесплодность этих проклятий и с ужасом сознавая, что он и жена — два каторжника, скованные по смерть одной цепью, разорвать которую, благодаря детям, было невозможно.

Обыкновенная история!

Увлекающийся и впечатлительный, веровавший в жизнь, людей и в хорошие книжки, Ордынцев, двадцатишестилетний тогда молодой человек, не сомневался, что эта красивая восемнадцатилетняя ослепительная блондинка с большими чёрными глазами и есть именно то необыкновенное сокровище, которое, сделавшись его женой, даст настоящее счастье и будет добрым и верным товарищем и другом. По крайней мере он не останется один в битве жизни. Рядом с ним пойдёт любимая женщина и «сочувствующая душа».

«Главное: душа!» — восторженно мечтал Ордынцев, но, нашёптывая девушке нежные речи и любуясь её красотой, он душу-то Анны Александровны и проглядел! На самую обыкновенную барышню из петербургской чиновничьей среды, с душой далеко не возвышенной, Василий Михайлович смотрел ослеплёнными глазами страстно-влюблённого человека, приписывая своему «ангелу» то, что тому и во сне не снилось. Она казалась ему непосредственной, нетронутой натурой с богатыми задатками, «золотым сердцем», отзывчивым на всё хорошее. Нужды нет, что она не всегда понимает то, что он ей проповедует, и глядит на него не то удивлённо, не то вопросительно своими большими глазами. Она ещё так молода и многого не знает! Под его влиянием разовьются хорошие её инстинкты. И Ордынцев мечтал, как будут они по вечерам читать вместе хорошие книжки и делиться впечатлениями. Идиллия выходила очень трогательная и заманчивая!