У каждого свой путь(СИ).Тетралогия

Маринку успели спасти благодаря солдату с грузовой машиной. На свой страх и риск сержант Кашинцев завел здоровенный “Урал” в гараже и подогнал его к квартире Степановых. Татарников, забыв про шинель и шапку, завернул Марину в одеяло и вынес на улицу. Варнавин подержал женщину, пока капитан забирался внутрь. Потом передал ему Степанову. Сбегал в дом за мертвым, скрюченным тельцем в простыне:

— Врачам отдашь. Так положено. Давай, парень, гони! Благодарность и отпуск получишь, если довезешь ее живой!

Сержанту не надо было повторять. Он нажал на газ и задние колеса пропахали снег до земли. Машина рванулась с места на скорости. Солдаты на КПП из командирских воплей поняли в чем дело и заранее открыли ворота. Через пятнадцать минут они были в городе, хотя обычно на такую дорогу тратилось больше получаса. За военной машиной гналось три милицейских УАЗика с сиренами. Кашинцев не обращал внимания. Татарников подгонял:

— Давай, давай! Плюй на них! Я потом с милицией сам разберусь! Давай!

То и дело смотрел на бледное лицо Марины и чуть не плакал. Ее дыхание становилось все реже. “Урал” подлетел к самому крыльцу больницы. Сержант выскочил из кабины и бросился на сторону офицера. Принял Маринку на руки. Не дожидаясь, потащил в помещение больницы с криком:

— Женщина кровью истекает! Срочно врача!

Татарников вбежал следом с маленьким свертком. Марину уже укладывали на каталку. Вокруг сбежался весь медперсонал. В двух словах Татарников обрисовал ситуацию и протянул мертвого ребенка:

— Это ее дите. Жена замполита сказала, что он прожил пятнадцать минут.

Ребеночка забрали. В приемный покой ворвались шестеро милиционеров с криком:

— Где тот раздолбай, что чуть нас не посшибал? Если военный, значит все можно? А это мы еще…

Татарников развернулся и теперь надвигался на них, как туча. Яростно рявкнул:

— Заткнись! Я тот раздолбай! Если бы я ехал по вашим правилам, я бы жену друга сюда мертвой привез. Ясно? Вон отсюда!

Милиционеры стушевались и выкатились на улицу. Олег проводил каталку с Мариной остановившимися глазами и тоже вышел. Ноги не держали. Он сел на грязные ступеньки. Трясущимися руками достал пачку сигарет, но никак не мог зажечь спичку. Они ломались и выпадали из рук. Один из ментов, все еще не решивших, что им делать, пару минут наблюдал за ним. Затем чиркнул о коробок и поднес трепещущий огонек к губам военного. В колеблющемся пламени мужики увидели — капитан плакал. Один, с погонами старшины, рискнул спросить:

— Что случилось, мужик?

— Муж у нее вчера в Афгане погиб, а теперь ребенка потеряла. Кровью истекает.

Менты резко засобирались:

— Извини, капитан, за “раздолбая”! Если бы знали, не погнались бы…

На крыльцо вышел сержант. Посмотрел на офицера и тронул его за плечо:

— Товарищ капитан, вы же раздетый! Простынете! Шли бы в приемный покой. Я сейчас машину запру и тоже приду. Идите!

Олег не пошевелился, но сержант продолжал настойчиво теребить за плечо. Татарников отшвырнул окурок и ссутулив плечи, вошел в помещение. Сержант отогнал “Урал” в сторону, чтоб освободить подъезд. Быстро закрыл машину и зашел в больницу. Олег только тут рассмотрел его: сержант Кашинцев. Нескладная худая фигура села рядом с офицером. Тот спросил:

— Как же ты рискнул “Урал” угнать из гаража? Ведь под трибунал мог попасть.

— Капитан Степанов меня фактически спас от черноты. Я в прошлогоднем призыве единственный русский был. Степанов на соревнования взял, потом сержантом помог стать. Как узнал сегодня, что он погиб и жена его умирает, вскипело все внутри. Вот так и угнал!

— Молодец, сержант! Если выживет, считай, это ты ее спас. Не знаешь, что там с командирской-то машиной приключилось?

— Чего приключилось? Этот чурка воду вечером слить забыл. Гараж холодный. Много ли надо, чтоб вода застыла? А машина с четырех часов стояла.

— Собинов знал об этом, когда мы уезжали?

— Нет еще. Если сейчас сходил в гараж, то уже знает. Там радиатор аж вывернуло.

Татарников вздохнул:

— Сходил. Бабы его наверняка довели…

Они просидели в приемном покое рядышком, плечом к плечу, почти всю ночь. Сержант и капитан. И всю ночь молчали. Трижды за это время звонил Собинов и дважды Варнавин. Дежурная медсестра выбегала из отделения и тихонько просила:

— Товарищ капитан, вас к телефону требуют. Вы накиньте халат и проходите. Только каблуками сильно не стучите, больные уже спят.

Он подходил и из раза в раз повторял:

— Пока ничего не известно. Никто из хирургов не выходил. Есть, ждать!

Наконец в приемный покой вышли сразу три врача. Устало посмотрели на вскочивших офицера и сержанта, с надеждой глядевших на них. Один, высокий в очках, спросил:

— Это вы привезли женщину?

— Да. Как она?

— Жить будет, но детей никогда не сможет иметь.

Олег вздохнул:

— Вы Марине этого не говорите. Ладно? Это ее убьет. Она так мечтала о ребеночке.

— Хорошо, не скажем.

— Сколько она пролежит?

— Дней десять, может больше. Мы начнем пропускать к ней посетителей не раньше, чем через трое суток. Сейчас я хотел бы услышать подробности смерти ребенка. Пройдемте в мой кабинет…