У каждого свой путь в Харад

Через два дня монах пришел снова. В этот раз его визит длился совсем недолго. Он повесил на покосившийся столбик калитки большую плетеную корзину, верх которой был укрыт вышитым полотенцем, и поспешил удалиться.

Оденсе на тот момент едва сравнялось семнадцать лет, и что пересилило, заставив принять дар от врага и покинуть убежище, – любопытство или голод, было для нее не так уж и важно. Она втащила корзину, принесенную монахом, на чердак и принялась есть. Сквозь щели досок она видела, как неподвижно стоит в самом конце заросшей жасминовыми кустами улицы фигура в черной рясе. Оденсе нисколько не сомневалась, что он видел и то, как она спустилась за корзинкой и куда после с ней пошла.

Почему ей ни разу не пришел в голову самый простой вариант решения проблемы, который мог найти монах, чтобы избавиться от нее? Он запросто мог ее отравить.

Несколько дней после этого монах не беспокоил ее своим присутствием, но потом появился снова, деловито повесив на калитку новую корзину с провиантом. Так повторялось несколько недель – и Оденсе постепенно привыкла к возникающим с его появлением приступам наичернейшей депрессии. Каждый раз с тоской девушка замечала, что он отходит все на меньшее расстояние, ожидая, пока она спустится и снимет его передачу с колышка.

Однажды на дне корзины она обнаружила сложенный вчетверо листок бумаги. На нем были изображены три руны. Первая, вилка со скошенными влево и направленными вниз рожками, означала «Берегиня» – обращение к ней как к целительнице, две другие, написанные одна под другой – «Необходимость, Нужда» и «Помощь».

Оденсе жевала жаренный в масле пирожок с картошкой, разглядывала эту странную записку и размышляла:

«Берегиня. Нужна. Помощь. Такой тоской от него тянет, что неудивительно, что моя помощь нужна. Как еще полдеревни не перевешалось от одного его присутствия, не пойму. Должны же обычные люди ее чувствовать, пускай и меньше меня, но такую скорбь никакой рясой не скроешь. Нужна помощь… Если бы он меня выманить хотел, чтоб арестовать, то в первый же день имел возможность, пока я на досках валялась и ревела белугой. Мог с деревни ребят подослать, чтоб меня скрутили и отсюда выволокли. Или не мог? – На секунду она задумалась о пределах лояльности местного населения. И тут же отмела мысль об их принципиальном благородстве.

Да, мог, конечно. Ради Ильсе они бы, может, еще и стали рисковать, а ради меня… Я им не родня, не землячка, да и целительница из меня – одно название, сопливая девчонка, если с травницей сравнивать… Не стою я такого риска. – Девушка всплакнула, вспомнив о недавней потере наставницы и своей незавидной доле, не переставая, впрочем, жевать пирожок. – Так что же я такое могу сделать, чего не может он сам? Монахи тоже лечат, говорят… Говорят, даже неплохо. Совсем по-другому, чем мы. Не исцеляют, но все же лекарствуют…Что за помощь ему нужна? Главное, и не поговоришь ведь с ним. На таком-то расстоянии. Не орать же…»

Следующий пирожок был со смородиной. Оденсе переломила его пополам, вытащила немного начинки и нарисовала ею на обратной стороне записки знак вопроса. Корзину с запиской на дне девушка оставила на колышке забора, словно это был почтовый ящик.

И снова она наблюдала сквозь чердачные щели за действиями монаха. Оденсе ожидала, что он напишет что-то в ответ на смородиновое послание и ей снова придется спускаться вниз. Но после минутного созерцания ее рисунка монах поднял голову и посмотрел в сторону чердака. Потом поднял руку в черной перчатке и помахал ею, маня за собой.

Они шли друг за другом, выдерживая расстояние в десяток метров. Из окон домов их провожали недоуменные взгляды: беглая берегиня следовала за монахом, как привязанная на веревочку собачонка.

Путь давался Оденсе очень нелегко. Ей все время хотелось развернуться и сломя голову побежать в другую сторону. Через какое-то время она подметила, что и монаху совместный путь доставляет мало радости. Он прибавлял шаг, как только расстояние между ними начинало сокращаться, и свободней расправлял плечи, когда берегиня отставала.

В какой-то момент монах поднял руку, давая ей понять, что нужно остановиться, а потом указал знаками на дом, в который следовало войти.

Так началось ее странное сотрудничество с монахом, которого деревенские называли Листопадом. Одним из ее многочисленных врагов.

Монах приводил Оденсе к людям, для лечения которых его искусство оказалось бессильно. Несомненно, он изучал ее, наблюдал за способами, применяемыми берегиней при исцелении. Всегда дожидался ее ухода, после которого в свою очередь заходил к больному, отслеживая происшедшие изменения.

Возможно, хотел обучиться им, перенять? Чтобы обогатить свое собственное мастерство. Или что-то пытался выведать исподволь? Но и Оденсе узнала многое, наблюдая, что и как делал до нее лекарь в рясе, какие препараты и от чего именно применял.