— Он говорил другое. Зачем нам вольный город, ежели на Руси Орда лежит ярмом тяжеленным. Вот поможем Ивану Василичу с Ордой рассчитаться, тогда видно будет…
— Пойми, атаман, одно: если город будет наш, мы князю вдвое боле поможем.
— А ватага! Людей куда денем?
— Будут они воины вольного города. А ты — воеводой. И-эх, какую торговлю с Русью развернем!
— А вдруг ватажники не согласятся? Може, Иван встанет против, — подумав, сказал Василько.
— Ты сам смелей будь! Ивашка, он скорее тебя на богатеев полезет.
— Все одно подумать надо. С ватагой потолковать.
— «Подумать, подумать». Зачем тогда шкиперу кричал?
— Я ж думал только подраться за бедных людей, помочь им, а потом на Дон.
— Все одно, что Игнат Рыжик: «Порубаю жирных… и плотничать».
— Не смейся, Никита Афанасьевич. Без ватаги все одно не решу.
— Ну, спи. Утро вечера мудренее.
Только вошел на другой день атаман во двор Чурилова, а навстречу ему Ивашка. Не говоря ни слова, потянул Сокола в уединенное место. Уселись под лабазом на тюки с холстиной, Ивашка начал:
— Думаю, бранить меня станешь. Посвоевольничал я… — Ивашка замолчал.
— Ну, сказывай.
— Был в таверне, не вино вкушал, а разные речения. Понял — затевается в городе сполох. Нашелся у них капитан…
— Может, Леркари его зовут?
— Отколь знаешь?! — воскликнул Ивашка.
— Слышать о нем привелось.
— Вот бы нам подмогнуть этому капитану, а?
— Как же с вольным городом? На Дону? — весело спросил Сокол.
— Так ведь оно не обязательно на Дону. Здесь, я думаю, такой город заиметь еще способнее. Ни князей, ни бояр нет, а жирных неужели мы не подавим?
— Я сам об этом которы сутки думаю, — сразу признался Василько. — Тут капитан этот — десятая спица в колесе. Ты послушай, что посол московский да Ники-та-купец мне говорили…
Когда Ивашка выслушал все, что говорили атаману купец и боярин, задумался крепко.
— Да-а, — протянул он, — без ватаги на такое дело решаться не след. Пожалуй, завтра пора к Черному камню выезжать.
Посидели еще немного молча. Ивашка спросил:
— А у тебя самого куда более душа лежит — на Дон али здесь?
— Если на Дон — Ольги мне не видать. А коль здесь останусь, купец обещает свадьбу сыграть, — виновато сказал Сокол.
— Ты рехнулся! Ватагу на кого бросишь?
— Пока вольный город простому люду не добудем — не оставлю. Пойдем говорить с ватагой.
Чем больше Демо вникал в дела обороны города, тем яснее ему становилось, что кафинские генуэзцы обречены. Это понимали многие. Поэтому власть имущие старались награбить как можно больше и покинуть Кафу. Самый богатый горожанин Ангело Морозини уже нашел корабль, чтобы отплыть на днях из города.
И когда казначей передал Демо большую сумму денег для найма солдат, он решил присвоить золото и бежать. Капитан Ачеллино Леркари, разумеется, тоже не даром, согласился предоставить Демо каюту на «Святой Агнессе».
Корабль наутро покидал кафинские берега.
АЧЕЛЛИНО ЛЕРКАРИ ПОДНИМАЕТ ПАРУСА
…Отплыл отсюда [т. е. из Кафы] корабль Ачеллино Леркари, на который они приняли много генуэзцев. Уход нам был приятным, так как многие из них являлись зачинщиками волнений и ссор…
Свежий морской ветер гонит в бухту мелкую волну.
Над Кафой встает утро.
В порту, как всегда, оживленно, далеко разносится брань матросов, крики грузчиков и надсмотрщиков. Скрипят мачты кораблей, полощутся на ветру боковые паруса, потрескивают дубовые трапы. Пахнет смолой, дымом и морскими водорослями.
Порт — пестрое скопище парусов. Желтые, серые, белые, пурпурные, они делают бухту живописной. Качаются на волнах каравеллы, триремы, бригантины, галеры, фелуки и шхуны.
На внутреннем рейде среди мелких суденышек резко выделяется крутобокая красавица трирема. Это «Святая Агнесса». Коричневые просмоленные паруса убраны к реям, два якоря прочно держат корабль.
Хозяин корабля Ачеллино Леркари, несмотря на раннюю пору, уже на палубе. На нем невысокая круглая шляпа, надвинутая до самых бровей, на плечи наброшен тяжелый плащ. На плаще вышита желтая восьмиугольная звезда с красным щитом посредине. Это знак партии гибеллинов. Фигура у капитана грузная, приземистая. И лицо под стать: тяжелое, с толстыми губами, квадратным подбородком. Лоб и щеки изрезаны морщинами и шрамами, глаза глубоко посаженные, суровые.