У ночи тысяча глаз

— Всякий раз, когда я слушаю, как он это делает, — простонала она, — меня жуть берет… — Она обхватила плечи руками. — В желудке появляется такой холод…

У нее действительно зуб на зуб не попадал; губы беззвучно двигались, так что, наверное, она говорила правду.

— Он знает… Он знал… — плаксиво продолжала она. — Не успела я еще даже набраться смелости и рот открыть… вероятно, он все понял по выражению моего лица. Но и это тоже постоянно меня пугает. Ему, должно быть, известно, что вы стоите здесь, внизу. «Спуститесь и скажите ей», — сказал он.

— Возможно, он увидел машину из окна?

Я даже не осознала, что произнесла свой вопрос, но, наверное, произнесла, потому как услышала ее ответ:

— Его комната выходит на противоположную сторону дома.

Фраза промелькнула незамеченной, подобно веточке, несомой темным потоком, бушующим вокруг меня. Я держалась за Эйлин, как держался бы человек, которому в буквальном смысле грозило, что его поглотит и унесет бурный поток; мои руки вцепились в подол ее пальто и тянули его к себе.

— Что? — еле слышно выдохнула я. — Эйлин, что?

— Они все мертвы. Все четырнадцать. В живых из находившихся на борту не остался никто.

Я почувствовала, как тьма, подобно холодной удавке, обвивается вокруг моей шеи и — ее вот-вот затянут.

Голос девушки доносился откуда-то издалека, ему, казалось, пришлось преодолеть огромное расстояние, прежде чем он добрался до меня. Теперь уже она держала меня, а не я ее. Мы стояли совсем рядом, чуть ли не прижимаясь друг к другу, однако ее голос исходил из бескрайней дали пространства.

— Потом он добавил: «Но скажи ей, она еще увидит своего отца». Вы слышите меня, мисс Рид? Вы понимаете, что я говорю? Он велел вам пойти домой, вас ждет сообщение.

— Но ведь отец находился на борту. Я опоздала со звонком на какое-то мгновение, самолет уже взлетел, и он был на его борту. А если из пассажиров никого не осталось в живых…

— Ну-ка, позвольте мне помочь вам добраться до машины. Делайте, как он говорит. Поезжайте домой…

Я уже сидела в машине. Эйлин стояла и смотрела на меня. Ее лицо мне не удавалось увидеть, оно плыло.

— С вами все в порядке? Может, вам воды принести? Вы в состоянии вести машину?

— Пожалуй, да, — туманно ответила я. — Тут и делать-то особенно ничего не надо. Просто нажимаешь ногой педаль и не выпускаешь из рук «баранку»…

Ее лицо медленно скользнуло назад в темноту — наверное, я поехала.

«Увижу его снова». О да, разумеется, увижу, но в каком виде? Труп на носилках, который извлекут из самолета через несколько дней?

Тут чувствовалось явное противоречие. Если все находившиеся на борту самолета мертвы, значит, он тоже погиб. Если же я снова увижу его живым, значит, не все умерли. Из этих двух версий я верила первой.

Один раз мне пришлось остановиться на красный свет перед оживленным перекрестком. На сам сигнал я бы не остановилась, но впереди меня оказалась другая машина, которая закрыла путь, и мне пришлось последовать ее примеру. Правда, я слишком поздно осознала, что надо затормозить, и слегка толкнула ее. Рядом со мной, в соседнем ряду, возникла какая-то другая машина, по-моему, такси, точно не уверена. Из ее радиоприемника монотонный голос отрывисто вел репортаж о схватке боксеров-тяжеловесов; водитель и два пассажира на заднем сиденье так и подались вперед, жадно ловя каждое слово.

И вдруг голос комментатора смолк, а другой голос прозвучал с заупокойной четкостью:

«Мы прерываем репортаж, чтобы передать вам только что полученное сообщение. Наземные спасательные партии добрались до места, где разбился трансконтинентальный авиалайнер. Теперь уже определенно установлено, что в живых не остался никто. Тела находившихся на борту самолета, когда он взлетел с места последней посадки, опознаны. Некоторые из них нашли на расстоянии чуть ли не…»

У меня за спиной сердито надрывались автомобильные гудки. Красный давно погас, машина, стоявшая впереди меня, давно уехала, укатило и такси. Моя же машина так и застыла посреди дороги, блокируя движение.

Это очень легко — помнить-то особенно нечего. Просто слегка нажать ногой, вот так, и не давать «баранке» особенно ходить из стороны в сторону. Пусть у тебя на лице тупое, каменное выражение. Поплакать же можно и дома.

Ты не уверена, что это твой дом? Тогда чего же остановилась перед ним? Руки на «баранке», казалось, сами направляли машину, ты даже не знала, как сюда добралась, а ведь у них не было глаз, только память. Чтобы удостовериться, ты дважды посмотрела на дом, но даже и тогда ни в чем не убедилась. Но тут дверь открылась, все домашние высыпали навстречу, готовые принять тебя, и ты поняла, что все же приехала туда, куда надо.