У стен Москвы

— Вот что, Макс, — обернувшись, сказал генерал. — Необходимо взять еще нескольких пленных, желательно офицеров. Надо точнее разведать, какими силами располагают русские в полосе нашего наступления. Я не хочу верить, что советское командование так быстро сумело создать перед нами новый фронт обороны.

— Хорошо, отец, я постараюсь.

— И не останавливайся, Макс. Ни на одну минуту не останавливайся. — Генерал склонился над картой. — Сегодня, видимо, нам не удастся достигнуть Березовска, а завтра… Завтра к вечеру я жду твоего доклада о взятии этого города.

10

К полудню напряжение боя достигло своей высшей точки. Над передним краем обороны батальона Кожина и других подразделений полка стоял сплошной гул и треск. Все впереди затянуло черным дымом, и Потапенко из своего НП уже не мог видеть, что делается на поле боя. Семен Петрович вышел из блиндажа на воздух и, остановившись на высотке, возле расщепленной сосны, стал всматриваться в сторону автострады. По всему было видно, что основной удар немцы наносили по первому батальону. Хотя Кожин несколько минут назад и доложил, что его батальон держится, но Потапенко понимал, что держится он из последних сил.

Сквозь непрерывный треск пулеметов и грохот рвущихся снарядов командир полка услышал приглушенный, все нарастающий гул. Семен Петрович поднял голову и увидел, как из густых, свинцово-сизых облаков вываливались самолеты с черными крестами на крыльях.

Они начали бомбить передний край обороны и тылы его полка. Свистели и рвались бомбы, а Семен Петрович смотрел вперед, туда, где истекал кровью первый батальон. Кожину нужно было немедленно помочь. Но чем? В резерве не было ни одного взвода. Все брошено на передний край.

— Семен Петрович, ты что, не в уме?! — крикнул Воронов, появившийся в ходе сообщения, и потянул Потапенко за полу.

— Сейчас, Антоныч, — ответил Потапенко и начал спускаться с высотки.

В это время недалеко от него разорвалась бомба. Семен Петрович пошатнулся, одной рукой схватился за грудь, а другую поднял вверх, как будто хотел дотянуться до вершины расщепленной сосны, сделал шаг, другой и… упал на бруствер.

Воронов и выскочивший из землянки адъютант подхватили его на руки и бегом внесли в блиндаж, уложили на топчан.

Вскоре туда же прибежали начальник санитарной службы полка Карпов и военфельдшер Светлова. Они осторожно сняли с него шинель и стали осматривать рану.

Здесь же находился недавно прибывший в полк заместитель командира полка, временно исполняющий обязанности и начальника штаба (тот неделю назад был тяжело ранен и отправлен в госпиталь), Сергей Афанасьевич Петров.

Воронов помогал раздевать командира, то и дело справлялся у доктора: «Ну как? Это очень опасно?» По каждому движению медиков, по выражению их лиц он пытался определить, насколько опасна рана для жизни командира.

Петров ходил из угла в угол. Несколько раз вынимал папиросы, пытаясь закурить, но, спохватившись, снова засовывал их в карман. Он хмурился, но не только потому, что случилось несчастье с командиром. Причина была и в другом. Уже целых два месяца Сергей Афанасьевич был молчалив, раздражителен, хотя и неплохо выполнял свои обязанности. Началось это со Смоленска. В то время он командовал полком. В одном бою, когда немецкие танки прорвали первую линию обороны, во втором батальоне поднялась паника, полк без приказа оставил позиции, отступил. За это подполковник Петров был снят с должности, понижен в звании до майора. Больше месяца находился он в резерве, а потом был послан к Потапенко заместителем.

Это строгое наказание Петров сперва принял как должное. Приехав в полк, он с головой ушел в работу. Все силы и знания отдавал делу. Но чем дальше, тем труднее было сознавать, что ему чуть ли не сначала приходится начинать свой путь, что его сверстники и однокурсники по академии уже дивизиями командуют, а он… Успокоение майор Петров находил только в самые горячие часы боя, когда было не до обид, не до честолюбия. Тогда все — от командира до солдата — казались ему хорошими, заботливыми людьми. А когда затихал бой и он оставался один со своими мыслями, все представлялось ему в мрачном свете. Он снова делался молчаливым, хмурым и думал только о том, как несправедливо обошлись с ним, как сильно обидели его. И ведь он понимал, что в такое время глупо думать о личных обидах, но ничего не мог поделать с собой.

— Его надо немедленно эвакуировать в госпиталь, — сказала Нина, когда Потапенко была оказана первая помощь.

Услышав эти слова, Петров подумал: «Если не умрет, то по крайней мере надолго выйдет из строя. Кто будет командовать полком? Кого назначат вместо него?»

— Перестаньте, Светлова! У человека перебит позвоночник, а вы… — тихо буркнул доктор и, вынув из кармана папиросы, пошел к двери.

У выхода его остановил комиссар.

— Почему вы против эвакуации? — с тревогой спросил он.

Военврач взял Воронова за руку, и они вместе вышли из блиндажа. Закурив и несколько раз подряд жадно затянувшись пахучим дымом, военврач наконец ответил:

— Ему осталось жить один, от силы два часа.