У стен Москвы

Другого выхода Пастухов не находил. Вначале он хотел две фланговые роты поднять в контратаку и отрезать гитлеровцев от пленных, потом вынужден был отказаться от этой мысли. Немцы шли вплотную за пленными. Бойцы отряда не успели бы сделать и нескольких шагов, как автоматчики перестреляли бы людей, идущих впереди них.

«И связь с полком, как назло, не работает, — глядя на приближающиеся цепи, лихорадочно думал Пастухов, — и Митрич как в воду канул. Надо было кого-нибудь помоложе послать».

Нестройные ряды пленных были уже совсем близко от кустов рябины. Пастухов, напрягая зрение, настороженно смотрел на них из-под седых, нависших на глаза бровей. Смотрели на пленных и все бойцы отряда. Сычев, Юсупов и другие ополченцы, стоявшие вблизи от Пастухова и слышавшие его разговор с командирами рот, приободрились. Они считали, что решение Степана Даниловича правильное, что только таким образом можно отразить атаку фашистов и хоть как-то помочь пленным.

Вот наступающие цепи сделали вперед еще шаг, еще, и… над полем из конца в конец пронесся громкий и немного хрипловатый голос командира отряда:

— Ложи-и-ись!

Большинство пленных сразу же попадало на землю. А некоторые не поняли смысла команды. Одни из них повернули назад и с поднятыми кулаками ринулись на гитлеровцев, а остальные бросились бежать прямо на передний край отряда. Фланговые роты открыли было огонь по немцам, но тут же прекратили его. Стрелять было нельзя. Все смешалось, перепуталось. Трудно было разобрать, где свои, а где гитлеровцы.

Немцы тоже растерялись на какое-то короткое время, а потом пришли в себя и, не обращая внимания на пленных, вырвались вперед, ринулись на окопы москвичей.

Степан Данилович поднял людей в контратаку. Но время было уже потеряно, да и силы были слишком неравными. Гитлеровцы давили их своей массой, теснили к окопам.

«Ну, все, разобьют нас, подлюги, прорвут оборону полка… Нет, не так, совсем не так надо было!..» — отстреливаясь от наседающих гитлеровцев, с горечью думал командир отряда. Хотя, пожалуй, вряд ли кто смог бы с уверенностью сказать, как именно следовало поступить в таком безвыходном положении, в котором оказался Пастухов со своими людьми.

— Смотрите за ходами сообщения!.. И в тыл… в тыл не пускайте их! — напрягая голос, кричал Степан Данилович, а сам все с надеждой посматривал влево: не покажется ли помощь оттуда?..

Но там никого не было.

Гитлеровцы заняли почти всю первую линию окопов и по ходам сообщения стали просачиваться в тыл. Вот они уже приблизились к землянке, где лежали еще не отправленные в санроту раненые. Катюша не знала, что ей делать, как спасти беззащитных людей и помочь бойцам отряда. Она совсем забыла про винтовку, про то, что неплохо умеет стрелять.

Из землянки, помогая друг другу, стали выходить раненые бойцы.

— Ой, куда же вы?.. Перебьют вас!.. — дрожащим голосом кричала им Катюша.

— А в землянке, думаешь, помилуют? — ответил высокий пожилой боец с рябым лицом и рыжими, сильно прокуренными усами. Это был Гордей Прохорович Иванов. Он был ранен в бедро и не мог подняться на ноги. С трудом выбравшись из землянки, Иванов сел недалеко от двери, прислонился спиной к стене и не спеша стал стрелять из винтовки по гитлеровцам, пытавшимся приблизиться к медпункту.

— Вы же в своих попадете! — с тревогой снова воскликнула Катюша.

— Не бойся, дочка. Я стреляю на выбор… — ответил Иванов. — А ты что стоишь? В тире так хорошо стреляла, а тут…

Эти спокойные слова пожилого рабочего отрезвляюще подействовали на девушку. Она вбежала в землянку, схватила винтовку, подсумок и, возвратившись назад, встала за ствол сосны и начала выпускать по немцам пулю за пулей. Но вдруг она перестала стрелять.

— Ты чего? — удивился Иванов.

— Смотрите… — тихо прошептала она, указывая рукой влево. С той стороны с винтовками наперевес бежало человек сто красноармейцев. — Да это же наши!.. — На-ши-и-и!!! Гордеич, родненький, смотрите! Это Иван Антонович идет к нам на помощь…

— Ур-р-ра-а-а!.. — донесся до бойцов отряда громкоголосый, перекатистый боевой клич.

Немцы заколебались и, что-то крича, повернули обратно. Резервная рота во главе с комиссаром полка и ободренные подошедшей помощью бойцы отряда смяли немецких автоматчиков. Только отдельным гитлеровцам удалось спастись бегством.

Вконец выбившиеся из сил ополченцы с благодарностью пожимали руки красноармейцам, которых привел с собой Воронов.

Степан Данилович подошел к комиссару.

— Ну, спасибо, Антоныч! Выручил. Если бы ты не подоспел, худо бы нам пришлось.

— Подоспел, да не вовремя. Раньше бы надо…

— Да ведь не все делается так, как хочется.

К Воронову и Степану Даниловичу приблизилась большая группа пленных с немецкими автоматами и русскими винтовками. Это были в основном те, которые по команде Пастухова сразу же припали к земле. Широкоплечий, приземистый человек, с забинтованной шеей и свежим, кровоточащим шрамом на правой щеке, выступил вперед:

— Старший лейтенант Прохоров. Разрешите обратиться, товарищ батальонный комиссар?