У «Волчьего логова»

Пока Таня болела, они так подружились, что водой не разлить. Порядочный человек не только сам нуждается в участии, дружеской теплоте, но еще более он нуждается в проявлении собственной доброты, своего человеческого достоинства. Быть кому-то нужным, необходимым, заботиться о ком-то — неотъемлемые качества сильных натур. И Оля и Таня слишком долго были лишены возможности проявить эти свои качества.

Теперь они не могли нарадоваться друг другом. Стали неразлучными. Эта святая и трепетная девичья дружба помогла им подняться, воспарить над всей грязью и низостью фашистской «шули».

Они дополняли друг друга: женственная, уравновешенная, умеющая взглядом сказать больше, чем языком, Оля дополняла маленькую, порывистую и прямолинейную в поведении Таню, которая оставалась взрослым ребенком.

…Однажды на уроке биологии учитель тоскливо посмотрел на класс и сказал:

— О кариокинетическом способе размножения клеток расскажет нам… э-э-э, — он порылся в журнале, — Джуринская.

Таня поднялась и с вызовом, отчеканивая каждое слово, ответила как по писаному.

— Садись, пять, — удивленно взглянув на нее, сказал учитель.

Это была чуть ли не единственная пятерка, полученная шуляками за все время их учебы. Наступила тишина. Таня покраснела и почувствовала какое-то беспокойство. Как будто на нее навели солнечный зайчик. Она чувствовала его правой щекой, краем глаза… Обернулась. И сразу же наткнулась на пристальный, напряженный взгляд голубых глаз. Тут же отвернулась. Но взгляд тянул к себе как магнитом. Не выдержала, обернулась. Опять встретилась с ним и, покраснев, опустила глаза.

Через несколько дней этот взгляд стал ее беспокоить еще больше. Очень хотелось нагрубить этому хлопцу! Но… он знакомства не навязывал, с вопросами не подходил. Он только смотрел. Иногда и сам поспешно отводил взгляд, если Таня оборачивалась.

Впервые заговорить помогли им обстоятельства.

После того как директор Иваницкий за какую-то проделку избил двух хлопцев, а остальных шуляков долго отчитывал, обзывая их «нечестивыми» комсомольцами, к Тане подошел этот парень:

— А почему вы не шумите, «нечестивая» комсомолка? Кстати, вас не оскорбило такое обращение директора?

— Наоборот, обрадовало! — резко ответила она.

— Неужели? Чем это объяснить?

— Старой привычкой.

Таня вся напряглась, как перед прыжком в ледяную воду. Но пальцем все так же выводила узоры на потном стекле. Тогда он не выдержал и, взяв ее за плечо, повернул к себе, очевидно, для того, чтобы вывести из оцепенения. Она посмотрела в упор в синие, такие настороженные глаза и не выдержала, вскрикнула:

— Ну что тебе надо?

Ей показалось, что он увидел насквозь ее смятенную душу. И, не в силах больше сдерживать себя, опустилась на парту, уронила голову на руки и разрыдалась.

Он растерялся. Он не ожидал такой бурной реакции.

— Ну что вы… Зачем? Я не хотел обидеть…

Она и сама не могла объяснить свои слезы. Просто в груди что-то лопнуло, оборвалось, и не осталось сил сдерживать себя. Собрав тетради, она выбежала из класса.

Вечером в комнате к ней подошла Оля. Села рядом, взяла ее руку и положила на ладонь какую-то бумажку.

— Это тебе от Толи.

— Какого Толи? — спросила она, хотя сразу же поняла, о ком идет речь.

— От Толи Беспалько. Этого беленького.

Отойдя к окну и прикрывшись корочкой раскрытой книги, Таня развернула записку. Она могла ожидать что угодно, но то, что увидела, смешало все понятия о нынешней ее жизни. Первая строка, напечатанная на машинке и подчеркнутая жирной линией, гласила: «От Советского Информбюро».

Одним духом пробежала глазами листовку, в которой рассказывалось о наступлении наших войск под Сталинградом и в конце содержался призыв не слушать «фашистской брехни, скрываться от угона на германскую каторгу», объединяться, чтобы всеми силами вредить врагу.

Таня так и стояла над листовкой, разглаживая ее на листке книжки, читая и перечитывая, повторяя про себя каждое слово. Наконец вспомнила, что эта листовка от Толи.

— Вот оно что выходит… А я-то, глупая, думала…

Она сорвалась с места и побежала искать Анатолия.

Обошла всю школу, заглянула во все закоулки, но он как сквозь землю провалился. Может быть, в свою «сороковку» ушел? (Сороковкой называли зал старого клуба, где вокруг железной печки стояли сорок коек хлопцев-шуляков.) Выбежала на порог и тут увидала его. Смутилась и, почему-то снова переходя на «вы», сказала:

— Извините меня, Толя… Я просто ошиблась в вас…

Он широко, с такой неподдельной мальчишеской радостью улыбнулся, как будто никогда и не могло быть того ждущего, настороженного взгляда пронзительных синих глаз.

— Ну что ты, что ты! — немного оторопело и радостно говорил он. — Разве в этом дело? Дело ж совсем не в этом. То все пустяки… Главное же — что я в тебе не ошибся!..