У ворот Петрограда (1919–1920)

Относительную искренность суждений я встретил только у одного из видных членов итальянской делегации в Париже, нынешнего министра иностранных дел маркиза Торрета, бывшего долгое время итальянским поверенным в делах в Петрограде и хорошо знающего Россию.

– Проблема устройства бывших балтийских окраин едва ли будет решена в пользу России… Что до роли Италии в этом вопросе, то надо помнить, что сама Италия создана принципом национальности, т. е. тем, что теперь называется принципом самоопределения. Это – основа ее политики, и она, естественно, будет отстаивать ее в отношении всех вопросов, подлежащих решению конференции…

И действительно, через год после описываемых здесь событий, когда независимость Эстонии еще даже не была признана de jure, первым великодержавным дипломатическим представителем в Ревеле с правами «чрезвычайного посланника и полномочного министра» оказался итальянец – Депретис, тогда как англичане и французы имели там пока только «комиссаров».

Впрочем, и для Италии вопрос о том или ином устройстве Балтики решался не столько в плоскости симпатии или антипатии к России или к балтийским народам, не столько по велению принципа самоопределения, сколько по соображениям того, что Саландра⁷⁰ накануне вступления Италии в войну называл «священным эгоизмом» (sacro egoismo) итальянского народа.

Италии так же, как и Англии, невыгодно воссоздание сильной могущественной России, задающей тон в Европе. Без великой могущественной России адриатическая проблема для Италии более не существует, т. е. не представляет для нее никаких забот, как бы сербы ни косились на неудовлетворительное решение вопроса о Фиуме и далматинских берегах; с возрождением великодержавной России эта проблема вновь оживает, ибо молодое государство сербов, хорватов и словен, естественно, будет опираться больше на Россию, чем на все парижские договоры и соглашения «маленьких Антант»⁷¹

.

Равным образом, современные итальянские государственные деятели отдают себе отчет и в том, что Россия при своем великодержавном возрождении никогда не примирится с односторонним решением вопроса о Константинополе и проливах в том виде, как с ним «покончили» англичане, французы и итальянцы к вящему торжеству «исторической справедливости». Возродится эта проблема – возродятся и другие, стоящие в связи с разделом Турции на сферы влияния и вообще с положением в восточном бассейне Средиземного моря, который в политике Италии, как известно, всегда занимал первостепенное место. Отсюда новые заботы могут задеть оглоблей и южную часть Балканского полуострова – Грецию – и перекинуться на Югославию, которая, по представлению итальянцев, всегда будет идти в фарватере русской политики.

Словом, при возрождении великодержавной могущественной России «заботы» у итальянцев будут, тогда как при дальнейшем ее ослаблении и разложении они почти совершенно отпадают. Ибо в Европе, в центральной ее части, Италия не видит для себя в ближайшие десятилетия никаких «туч»: Габсбургов нет, а если немецкая Австрия, в конце концов, и воссоединится с Германией, то с точки зрения экономических интересов Италии это будет ей только выгодно – она избавится тогда, по крайней мере, от угольной зависимости от Англии.

В общем, итальянцы, как мне довелось слышать недавно в Риме из многих уст, охотно повторяют сейчас слова знаменитого Эренталя⁷², сказанные на другой день после аннексии Боснии-Герцеговины: «Мы насыщены…»

Другое дело, как мы видели, – «русская опасность» завтрашнего дня – и в отношении ее уже сегодня надлежит подумать о мерах противодействия. Эти меры – английский рецепт, т. е. замаскированное или открытое поощрение процесса дальнейшего ослабления и расчленения России.

С точки зрения экономических интересов Италии такая политика тоже выгодна: товарообмен со старой Россией был невелик, торговые договоры были основаны, во всяком случае, на принципе взаимности. Но может ли речь идти о «взаимности», о «равноправии» при заключении экономических соглашений с какой-нибудь Грузией, обретшей независимость благодаря заступничеству великодержавной, великодушной Италии?

Однако справедливость требует отметить, что эти вожделения обнаружились в Италии только к концу 1920 года или, точнее, весною и летом 1921 года на последних парламентских выборах, которые понадобились Джиолитти для очистки Монте-Читорио от чрезмерного социалистического балласта. На мирной же конференции в Париже итальянцы, как и англичане, носили в отношении России совершенно чистые незапятнанные перчатки и такой же безукоризненной чистоты цилиндры. О попытке превращения России в колонию, о ее раздроблении на «сферы влияний» никто тогда не смел еще говорить.

Напротив, вы еще слушали комплименты по адресу старого союзника, соболезнование по случаю постигшего его горя и надежды, что «с общей помощью» все еще наладится к лучшему.