У врат царства

Элина (коротко). Ни о чем. (Возвращается к Бондесену; пере-силивая себя.) Вы больше не должны так говорить. Я там стояла и до слез хохотала над вашими словами.

Бондесен. Жаль, что не здесь.

Элина. Почему?

Бондесен. Я бы тогда увидел паши белые зубы.

Элина (улыбаясь). Вы находите, что у меня белые зубы?

Йервен. Я знаю, Карено, чтС ты задумал. Ты хочешь отозвать в сторону Бондесена и спросить, чтО со мной сего-дня? Не выпил ли я немного?

Карено (остановившись). Нет, я не…

Йервен.

Я ничего не пил. Я взволнован.

Карено. Но, дорогой мой, никто и не думает, что ты пьян.

Йервен (улыбаясь). Конечно, нет. Разумеется. Давай, ста-рый дружище, потолкуем. Или тебе, кажется, вовсе не хо-чется со мной говорить?

Карено (подходить к нему, смеется). Мне не хочется? Послу-шайте, господин Бондесен, не выпил ли он чего-нибудь в самом деле?

Йервен. Ни капли. Но, видишь, я так неизмеримо рад. Так необыкновенно весел.

Карено. Собственно, я этого не вижу. Хотя у тебя и нет причин горевать.

Йервен. Конечно, нет. Впрочем, не будем об этом говорить. Профессор Гюллинг не пробовал вчера совратить тебя с пути истины?

Карено. Он давал мне добрые советы. Несколько доб-рых советов — как он выражается.

Йервен.

Да, я знаю добрые советы профессора Гюллинга. Если он является с этим, то только затем, чтобы поколебать в другом какое-нибудь благое намерение. Это ведь ясно.

Карено. Слышишь, Элина? Йервен тоже так думает.

Йервен (возбужденно). Подумать только, что этого субъекта произвели в гении. Он копается во всевозможных полезных книжках и говорит: «Смотрите, вот это замечательно. 3десь можно поучиться уму-разуму». И когда кончает с одной книгой, говорить: «Дайте мне следующую, из которой я мог бы набраться еще немного ума». И читает следующую. Hет, гений — это не прилежание. Гений — это искра, это — Бог!

Говинд (сияя). Слышите, как он говорит! Искра, Бог!

Бондесен. Ты несправедлив к профессору Гюллингу. У него и за границей большое имя.

Йервен. Да, конечно. Т. - е. большого имени у него нет. (Смотрит на Бондесена.) Да ни черта ты в этом не пони-маешь.

Элина (качает головой). Опять ругается!

Бондесен. Я не согласен с ним в его взглядах, — разумеется, на политику, но мне часто приходится упоминать о нем в газете. Например, когда он женился вторично, я тотчас же сообщил о месте и времени его бракосочета-ния. И что же? Когда новобрачные выходили из магистрата, их и приветствовала довольно большая толпа народу. О, профессор Гюллинг, конечно, заслужил это.

Йервен

(смотрит на Карено, улыбаясь). Он говорить вполне серьезно. Я в этом уверен.

Элина (к Бондесену). Это было очень любезно с вашей сто-роны. Его, действительно, все ждали и приветствовали?

Бондесен. Да. Профессора Гюллинга все знают.

Йервен. Ты прав, Бондесен. Если б о нем своевременно не заговорили газеты, он остался бы в неизвестности. Но явились услужливые люди, явился ты, вы писали о нем заметки, упоминали о нем, раздували, рекламировали его, пустили в ход, — и вот он гений!

Бондесен. Я нахожу, что всеобщее уважение, которым пользуется профессор Гюллинг, могло бы заставить тебя отнестись скептически к твоему собственному мнению.

Йервен. Напротив. Это и внушает мне недоверие к его мнениям.

Карено (утвердительно кивает головой).

Бондесен. Странно.

Элина.

Да, странно.

Йервен. До тех пор, пока талантливый человек высоко держит голову и не сгибает спины, его либо замалчивают, либо нападают на него. Разумеется, если он что-нибудь собой представляет. Но как только он начинает сдаваться, опускает голову и признает себя побежденным, тотчас же отношение общества меняется; печать становится доброжелательной, сочувственной, все благородно стараются защитить его, в нем находят заслуги. Так создается всеобщее уважение.

Говинд (увлеченная). Как он пpeкpaснo говорит! (Идет к письменному столу и становится возле Kаpeно.)

Бондесен. Смешно, что я должен здесь защищать человека, который даже не принадлежит к моей партии.

Элина. Это очень благородно с вашей стороны.

Йервен. Сделай милость, возьми другого старого профес-сора. Если только такой найдется в правом лагере.

Бондесен (к Элине). Он уверен, что это остроумно.

Йервен. Возьми их всех, если хочешь. Все профессора — самые допотопные люди. Стоит им заметить, что кто-нибудь из молодых стремится к чему-то другому и что он одарен благородным упрямством настолько, что может добиться своего, — они тут как тут. Сначала идут добрые советы, потом — игнорирование, потом — противодействие, и наконец применяется сила. Берегись, Карено; ты рассердил одного из почтенных холопов.

Карено. Я очень те6е благодарен, Йервен. Ты как будто подслушал мои собственные мысли. (Подает ему руку.) Давно я не имел такой поддержки.

Элина. Йервен не знает наших обстоятельств.