Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

— А где твой верный друг Кристиан? Разве он не заслужил мягкой постели, вместо того чтобы ютиться в жутких комнатушках? Пусть приходит жить сюда!

Его улыбка была болезненной, но он, по крайней мере, не стал ее скрывать.

— Не могу поверить, что вы желаете Кристиану добра, — сказал он. — Но раз уж вы заботитесь и о королеве Изамбур, то приходится признать, что вы и правда изменились.

Он снова и снова говорил об Изамбур, не только в тот день. В дом Гуслинов он больше не вернулся, но всегда заходил в покои королевы, если там в это время была София. Он молчал, погруженный в мысли, смотрел на слабоумную, будто сам лишился рассудка.

София никак не могла решиться сказать ему, как смущало ее его поведение, с каким нетерпением она ждала продолжения разговора, но она сдерживала себя. Слишком непрочной казалась ей связь, снова возникшая между ними, слишком хрупким его стремление начать все сначала и примириться.

Через месяц она научилась бороться с желанием задавать ему вопросы и перестала настаивать на том, чтобы он вернулся в университет. Она была почти уверена, что он это сделает, иначе зачем так долго живет в Париже? Почему снова и снова ищет встречи с ней, хотя бы и в присутствии Изамбур?

Когда ее однажды ранним утром разбудил шум из прихожей, она решила, что Теодор во второй раз пришел в дом Гуслинов и радостно спустилась вниз. Однако там ее ожидал не пасынок, а Рудольф, оруженосец, который обычно сопровождал ее.

— У меня задание, — сказал он, еще не совсем очнувшись от сна. — Я должен отвести вас во дворец.

— Кто тебя послал? — спросила София, тотчас же проснувшись. — Со мной хочет поговорить Теодор?

— Нет, — ответил он нерешительно и опустил глаза, в которых она только тогда разглядела смятение. — Это дофина Бланш. Вам следует поторопиться.

Она догадалась, что произошло что-то страшное, прежде чем ей сказали об этом.

Утро, которое обычно начиналось очень медленно и неторопливо, было шумным и полным забот. По коридорам сновали невыспавшиеся священники и монахи, среди них были двое мужчин, одетых в черное. София знала, что один из них — прдворный астролог, а другой — врач короля. Из-за последнего Бланш в свое время чуть не скончалась от родов.

Мужчины были бледными, а придворные дамы заплаканными.

София поймала одну из них — Розалинду, которая недавно спрашивала про средство, которое позволило бы приглушить желание мужа, — и заставила ее говорить.

— Скажи, что стряслось? — требовательно крикнула она.

— О... вы пришли поздно, слишком поздно! Дофине следовало бы раньше послать за вами... все произошло так быстро, а теперь... Филипп мертв.

София вздрогнула, решив, что Розалинда имеет в виду короля. Только позже она поняла, что речь идет о его внуке, о первенце Бланш, появившемся на свет благодаря стараниям Софии. Теперь, зная, что беда случилась с ребенком, она презрительно посмотрела в заплаканные глаза Розалинды.

Что за бесполезный переполох! Дети умирают часто и быстро, так уж оно заведено. А у Филиппа есть два младших брата, четырехлетний Луи и двухлетний Роберт, и Бланш снова беременна.

Теперь, уже вполуха, она слушала Розалинду, которая подробно рассказывала о ходе болезни. Несколько дней назад мальчик пожаловался на боль во всем теле, а вчера его стало сильно тошнить. Он не мог ни есть, ни пить. Придворный врач сказал, что даже ослабленное тело может справиться само, нужно только время от времени пытаться влить в него пиво или вино. В полночь к болям и рвоте добавился жар, а спустя несколько часов мальчик умер.

— Дофина вне себя от горя! — воскликнула придворная дама. — Она держала его на руках, когда он умирал, и с тех пор не хочет отпускать его, хотя такие волнения наверняка повредят малышу, которого она носит. Кроме того, дофина нет во дворце, он сражается где-то на юге против отвратительных еретиков. А король...

— Остановись! — грубо прервала ее София. Ей уже надоела эта болтовня, а сочувствия к Бланш она не испытывала.

При мысли о том, что Бланш никогда не простит себе, что слишком поздно позвала ее, София испытала удовлетворение. Оно омрачалось тем, что она, как и все придворные дамы, должна была выразить дофине свое сочувствие. Она не хотела сталкиваться ни с ее горем, ни с ее упрямством.

В то время как она размышляла, как избежать этого долга, раздался громкий отчаянный вой, легко заглушивший болтовню Розалинды.

София подумала, что так реветь может только мать, потерявшая своего ребенка, хотя было известно, что Бланш всегда плакала тихо. Вдруг она увидела, как Катерина, ее дочь, бежит к ней, крича нечеловеческим голосом. На ходу она била себя ладонями по лицу.

— Бог мой! — прошипела София. — Тебя что, не учили вести себя при дворе? Кроме того, ни один ребенок в мире не стоит того, чтобы по нему так горевали.

Катерина впервые в жизни посмотрела на мать не презрительно и не с укором, а действительно отчаянно.

— Он хочет уйти! — сказала она сквозь рыдания. От волнения сквозь мраморную кожу ее лица проступили синие сосуды.

— О ком ты?