Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

— Я жена... парижского палача. Мне пришлось выйти за него замуж, чтобы спасти свою жизнь... потому что закон гласит, что палач может спасти убийцу ребенка от смерти, взяв ее в жены. А я убила ребенка, да простит мне Бог мое прегрешение. Сын соседа лег на меня, я не хотела, я забеременела, и ничего уже нельзя было сделать. Я бросила его потом в Сену, но он не утонул. Он никак не хотел идти ко дну... Было решено, что меня следует посадить в мешок и также бросить в реку. Палач сжалился надо мной... и поэтому я еще жива... и поэтому я здесь...

Она замолкла, а София отошла еще дальше. Ее сковал страх. Палач и его семья пользовались дурной славой, никому не разрешалось говорить с ними или приглашать в дом. Если он шел навстречу, нужно было перейти на другую сторону улицы, потому что палачи были страшнее ночных сторожей, которые по ночам бродили по улицам и разговоривали с духами, когда им становилось скучно.

Было невозможно представить себе, чтобы Катерина пригласила в свои покои жену палача и чтобы просила принести ей этот мешочек, на который София смотрела с отвращением.

— Это ногти, волосы и кровь казненного, не так ли? — спросила она, борясь с приступом тошноты.

— О, пожалуйста, не выдавайте меня! — рыдала Йохана. — Да... это так. Катерина де Гуслин попросила у меня это и хорошо заплатила. А ведь нам нужны деньги, мой муж не так уж и много зарабатывает. Хотя он имеет право забирать себе имущество умерших, если у тех нет родственников, но чаще всего это скудные пожитки. Я стараюсь продавать этот скарб. Иногда я продаю отрубленную руку или ногу нищему. Тот прячет здоровую ногу под лохмотьями, а на вид выставляет полусгнившую ногу мертвеца, и все думают, что он инвалид. Я продаю также зубы и волосы... О, пожалуйста, не выдавайте меня!

Наконец Софии удалось справиться с отвращением и остав-новить дрожь в руках.

— Убирайся! — прошипела она. — Вон отсюда! Но прежде расскажи, зачем эта мерзость моей набожной дочке!

Иохана поспешно схватила мешочек и поднялась на ноги.

— Я ее никогда об этом не спрашивала, — сказала она жалобно. — Но я знаю... от других женщин... такие вещи нужны для... любовного эликсира.

Иохана воспользовалась замешательством Софии и опрометью бросилась прочь из комнаты. София с радостью остановила бы ее, но никогда в жизни не притронулась бы к ней.

«Любовный эликсир, — подумала она. — Зачем Катерине любовный эликсир, если все ее мысли только о Теодоре?»

Теодор!

Она вспомнила, зачем пришла сюда. Она постаралась скорее забыть об Йохане и о том, что она рассказала ей. Если Катерины здесь нет, то она наверняка сидит у дофины, а если Теодор по возвращении уже приходил к ней, то и сейчас может быть у нее.

О, если бы это было так!

София поспешно вышла из комнаты, заметив напоследок, что Иохана хотя и забрала с собой кожаный мешочек, отвратительная колба с кровью, ногти и волосы остались лежать на холодном полу.

Она встретилась с Теодором лишь три дня спустя.

До этого дня он избегал ее, пользуясь королевским дворцом как лабиринтом, в котором легко запутывал ее и в конце которого она всегда упиралась в тупик.

Катерина согласилась поговорить с матерью и рассказала ей все про Теодора, желая показать, что она была ему самым близким человеком, а вовсе не София.

Да, он действительно вернулся в Париж. Катерина присутствовала в комнате Бланш во время их разговора.

Он выглядел покорным, сдержанным и полным стеснения перед миром, который после длительного одиночества казался ему слишком чужым, слишком шумным и навязчивым. Бланш была готова выслушать его, примирилась с ним, чего до сих пор не сделала с Софией, и поверила, когда он сказал, что избавился от всякой ереси.

— Что за чепуха! — вскричала София. — Он же не может...

Щеки Катерины пылали.

— Дофина предложила ему заниматься с ее старшим сыном Филиппом, а это значит, что он останется в Париже, со мной! — воскликнула она.

Самоуверенность дочери уничтожила всю радость от возвращения Теодора. София злилась, что он сразу отправился к Бланш и примирился с ней, а мачехе даже на глаза не показался.

— Я передала ему свои знания не для того, чтобы он занимался с детьми! — яростно воскликнула она.

Катерина, сморщив нос, отвернулась, отказашись поведать матери, принял ли Теодор предложение Бланш и где он живет в Париже.

На четвертый день уставшая София прекратила поиски, а вместо этого заглянула в самое тихое место во всем дворце — в покои Изамбур.

Королева Франции жила замкнуто, как монахиня, проводила дни в молчании, изредка ткала бесцветные ковры. Сделаны они были тщательно, но выглядели слишком просто и безжизненно. Она почти ничего не ела, но все же благодаря придворной пище ее морщинистая кожа разгладилась, и она немного поправилась. Иногда ее наполовину ослепшие глаза не прятались за веками, а смотрели на мир, не пугаясь его, но и не принимая в нем участия.

София опустилась рядом с ней, с облегчением заметив, что злобная Грета оставила королеву на некоторое время одну и не спрашивала ее: «Как низко ты пала, София, что готова сидеть с королевой, которую считаешь слабоумной?»