Убийства в монастыре, или Таинственные хроники

— Как дочь русалки, — продолжала она шепотом, — она страдает так же, как те, кто никогда не могли ходить по земле, разве что испытывая невероятную боль. Когда наш земной мир слишком грубо касается ее, она начинает так неистово кричать, что хоть беги.

Софии преданность и благоговение Греты были чужды. В ней поднялась ярость, может, не такая неистовая, как крики Изамбур, но не менее сильная.

Ее судьбу связали с женщиной, которая была рождена безумной. От Софии ожидали того, что она будет достаточно умной и ловкой в беседе, чтобы думать и говорить за принцессу и помогать ей во всех жизненных ситуациях. А прежде всего, София должна будет скрыть от короля Филиппа слабоумие его невесты и заключить союз, поскольку другой дочери у датского короля нет. Если ей это не удастся, то не только политика Кнута разобьется вдребезги, а Изамбур с позором отвергнут, но и у нее самой никогда не будет достойной жизни.

О, как Арнульф мог так поступить с ней? За что судьба постоянно наказывает ее?

— Она слабоумная! — яростно воскликнула София. — Слабоумная, которую хотят отдать в жены королю Франции!

Несмотря на то что в ее голосе слышались бессилие и ярость, он был несравненно тише, чем крик принцессы. От этого она окончательно потеряла надежду посвятить свою жизнь написанию хроники об Изамбур и учению. Она решительно направилась к принцессе.

— Нет! — вскрикнула Грета, и в ее голосе послышался неподдельный страх. — Нет! Не трогай ее! Обычно она ведет себя тихо и покорно, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Но только немногим людям она позволяет прикасаться к себе. Я вхожу в их число и только поэтому могу прислуживать ей и еду с ней во Францию. Если к принцессе прикоснешься ты, она закричит еще громче.

Но Софию ничто не могло остановить. Раз уж ее благополучие зависело от безумной, ей следовало подчинить ее себе и заставить играть по своим правилам.

Она схватила принцессу за худую руку и встряхнула ее так сильно, что та перестала дрожать, и София прокричала ей в искаженное гримасой лицо:

— Я Рагнхильда фон Айстерсхайм, некоторые называют меня Софией. Я позволила привязать себя к вам лишь потому, что мне обещали поучительную и интересную жизнь. Не думайте, что вам удастся разрушить ее и утащить меня в ад безумства. Прекратите! Прекратите! Немедленно прекратите так невыносимо кричать!

1245 год

Женский монастырь, город Корбейль

Воспоминание о суматохе сопровождало Роэзию вплоть до наступления сумерек.

Она стояла на коленях в своей келье, укрывшись от потрясений, но ей никак не удавалось сосредоточиться на молитве. Бранные слова звучали в ее ушах и вызывали отвращение, ведь она привыкла видеть в женском монастыре мирное место, а не тюрьму, как некоторые сестры. Она хотела снова обрести покой!

Когда сестра Элоиза обвинила сестру Клариссу в сделке с дьяволом, та отрицала это и не хотела, чтобы ей напоминали о грехе юности. Этот грех она совершила вовсе не для того, чтобы навредить матери, она сожалела о своем поступке и давно искупила его вину.

Сестры же разделились на два лагеря: одни обвиняли Элоизу в злословии, а другие набросились на Катерину. Та же, никого не слушая, говорила, размахивая руками и сотрясая двойным подбородком, и не успокоилась, пока не рассказала всю свою жизнь и не доказала, что, в сущности, верит в Бога и боится его.

Потом она яростно повернулась и покинула столовую. Но с ее уходом ничего не изменилось. Со всех сторон слышался визг: одни обсуждали упреки Элоизы и рассказ Катерины, другие — найденные останки хронистки и причины ее смерти, третьи же списывали все непорядки на дьявола — ведь не напрасно сестра Элоиза вспомнила о нем.