В полицейской машине сидели полицейский, который был за рулем, Эвелин, я и мистер Джонсон Стоун. Стоун настоял на том, чтобы вернуться с нами. Он сказал, что вложил в голову Мерчисона мысль отправить нас обратно потому, что хотел вернуться и увидеть лицо старого чудака, когда тот узнает правду. Я позвонил Г. М., кратко изложив факты. Он никак на них не отреагировал.
Эта поездка, думается, ни для кого из нас не была утомительной. Стоун сидел впереди с полицейским, а мы с Эвелин – сзади. Мы были встревожены, но усталости не чувствовали. Возможно, чтобы отвлечься, возможно, потому что это было естественно, мы занялись тем, чем обычно занимаются люди на ночных прогулках: мы пели. Оказалось, что Стоун – страстный поклонник пения, который отдавал предпочтение сентиментальным шотландским песням. То, что он вытворял с «Анни Лори»[15]
, поднимая лицо и обнажая едва ли не все зубы на верхних нотах, мало кого оставило бы равнодушным. Полицейский тоже оказался музыкальным человеком. Он не отрывал глаз от дороги, будто опасаясь, что его обвинят в нарушении служебных обязанностей, но при этом невозмутимо присоединялся к Стоуну всякий раз, когда тот начинал новую песню.Мы замолчали, когда добрались до конца переулка. Вилла Чартерса была освещена. На некотором расстоянии слева виднелся дом Антрима. Когда мы свернули к вилле, на подъездной дорожке показалась какая-то фигура и жестом сделала нам знак остановиться. Это был Чартерс. Выглядел он раздраженным, озабоченным и усталым, всем видом показывая, что он хочет покончить со всей этой ерундой и лечь спать. Он положил руку на дверцу машины.
– Рад, что вы вернулись, – резко сказал он. – А теперь поезжайте к Антриму. Они все там.
– Все?
– Все, – сказал Чартерс. – Доктор и миссис Антрим. Даже Бауэрс. Серпоса, чертова молокососа, тоже доставили из Мортон-Эббота. Там проводится расследование, точнее – его проводит Мерривейл. Он хозяйничает в кабинете Антрима.
– Как давно они там? – быстро спросил я.
Телефонный звонок от Л., как мы выяснили, поступил в час тридцать.
– Как долго? А что? Во всяком случае, некоторое время, примерно с полуночи, когда миссис Антрим вернулась из Мортон-Эббота. Она довольно решительная девушка, но довольно истеричная. – Чартерс сделал паузу. Вглядываясь в темноту, он заметил Стоуна и мгновенно принял чопорный вид. – Стоун? Я едва ли предполагал увидеть вас.
– Тем не менее, полковник, – сказал Стоун, не растерявшись, – я думаю, мое присутствие вас порадует.
– Похоже, – небрежно бросил Чартерс, – сегодня вечером мы допустили ряд ошибок. Надеюсь, в скором времени они будут исправлены.
Пока мы ехали к дому Антрима, он стоял на подножке машины. Этот дом представлял собой аккуратное небольшое строение. Холл был выложен красной плиткой, там невозмутимо стоял один из вездесущих полицейских (сержант, которого Чартерс называл Дэвисом). Больше никого не было видно, хотя в доме чувствовалось движение. Стоун хотел, чтобы его немедленно проводили к Г. М., но, предвидя взрывоопасные последствия этого шага, я шепнул Чартерсу, что не стоит этого делать. Стоуна заперли (он при этом громко выражал неудовольствие) в гостиной, где, когда дверь открылась, я увидел испуганного Бауэрса. Затем Чартерс повел нас в заднюю часть холла.
Кабинет Антрима был маленьким, опрятным, светлым, в углу стоял книжный шкаф, а на стене висела пара дипломов в рамках. В задней части комнаты, с видом на море, – два французских окна; их, будто экраном, затеняли росшие перед домом лавровые деревья. За письменным столом под лампой с зеленым абажуром сидел Г. М., развалившись в довольно большом кресле. На голове у него по-прежнему была панама с загнутыми вниз полями, которую он упрямо не хотел снимать. Ноги Г. М. лежали на столе, на них – неизменные белые носки, рядом – телефон; казалось, будто он вернулся в свое логово в Уайтхолле. Очки на его широком носу сползли вниз, и он с кислым видом рассматривал череп – очевидно, медицинский экспонат, – который вертел в пальцах.
– Миссис Чартерс принесет вам чего-нибудь перекусить, – сообщил он. – Я полагаю, вам это нужно. Гори все огнем, но я не понимаю, зачем тебе понадобилось повсюду разбрасывать свои вещи. Можно было бы просто идти сзади и подбирать их, как в игре «собаки и зайцы»[16]
. Сначала ты оставил машину, пальто и набор для взлома. Затем полный мешок денег и книгу проповедей. Потом…– Это все, что ты можешь нам сказать? – холодно отозвался я. – Кое-что хотелось бы прояснить прямо сейчас. Когда ты отправлял меня вечером в эту безумную погоню за дикими гусями, сначала к Хогенауэру, а потом к Кеппелю, ты хоть представлял, чтó я, скорее всего, найду? Это все было для отвода глаз? И если да, то зачем?