— Право! Я не буду, конечно, вас хвалить, но… этот грех не смертелен! Случай… Такой день… Не надо так огорчаться! Тем более, что в общем-то, если мне не изменяет память, каждый год бывает примерно… такая же история! Главное, вы чувствуете себя в состоянии прилично осуществить сейчас свой выход наверху. Было бы слишком неприятно показать детям пьяного Деда Мороза!
— Не в этом дело, господин кюре. Рака…
— Что? Рака?!
— Они не блестят!
— Что не блестит?
— Алмазы! Я не вижу их блеска. Это дурной знак. Говорю вам, я слишком много выпил.
Аббат Фюкс вздрогнул. Он всмотрелся в один камень, повернул раку, всмотрелся в другой.
— Я недостойный человек.
— Замолчите, несчастный, — яростно бросил священник. — Вы чудовищно напились. Бриллианты…
Он вновь с подозрением склонился над ракой. Когда он выпрямился, на лбу его выступили капли пота, а лицо побледнело. Он зажег свечу и провел ею рядом с камнями. Корнюсс тупо смотрел на его действия. Он увидел, как кюре вдруг поставил свечу, обхватил лоб руками и пробормотал:
— Боже мой! Я думаю… Я думаю, что… Ох!
Аббат Фюкс прислонился спиной к шкафу. На лице его появилось выражение тоски и недоумения. Он схватил фотографа за плечи.
— Корнюсс, ради Бога, не двигайтесь отсюда. Никому не позволяйте прикасаться к раке и никому ни слова о бриллиантах. Я сейчас вернусь. Главное, ни слова! Вы поняли меня?
— Да, да, господин кюре, — отвечал тот, слегка отрезвев от удивления и волнения. — Что случилось?
Не отвечая, кюре бросился наружу. Он пересек сад, прошел улицу и площадь так быстро, как только позволяли ноги. Он добежал до магазина ювелира и застучал в ставни, глухим голосом зовя:
— Макс Тюрнер! Макс Тюрнер!
Ювелир вооружился лупой. Но она ему не понадобилась — хватило одного взгляда. Он горестно произнес:
— Фальшивые! Камни фальшивые! Это «стеклышки». Оба эти «бриллианта», вместе взятые, стоят пятьдесят франков. Кроме того, посмотрите на золотые зубцы. Их разжали, а потом грубо загнули обратно.
У аббата Фюкса вырвалось сдавленное рыдание.
Наверху дети пели:
Пели колокола. Перезвон возвещал жителям Мортефона и соседних деревень праздник Рождества Христова. Он отозвался радостью в ушах Блэза Каппеля, но кюре слышал в нем печаль похоронного колокола.
Первой заботой аббата Фюкса было попросить ювелира и фотографа хотя бы временно молчать о краже бриллиантов. Как обычно, Дед Мороз торжественно появился в зале, получил из рук Человека с Сумкой детские письма, простил мелкие прегрешения, о которых ему сообщил Виркур, переодетый в Деда с Розгами, и удалился. В тот момент, когда аббат Фюкс ставил на алтарь оскверненную раку, Каппель ему сообщил:
— Господин кюре, для большей безопасности я договорился, что у нас будет восемь «стражей святого Николая» вместо четырех.
По традиции раку выставляли на всю рождественскую ночь. Четверо добровольцев из числа жителей Мортефона, известных своей высокой нравственностью, дежурили сменами по двое. В этом году смена должна была состоять из четверых.
— Хорошо, Каппель. Очень хорошо…
Выражение лица священника напугало ризничего.
— Господин кюре, вам нехорошо? Хотите, я сбегаю за доктором Рикоме?
— Нет. Бесполезно.
Аббат Фюкс сделал несколько шагов вокруг ризницы, и вдруг почувствовал, что груз молчания слишком тяжел для него. Он повернул к Каппелю расстроенное лицо.
— Нам не нужны стражи, мой бедный друг.
— Что это вы говорите?
— Бриллианты украдены. Те, что на раке, фальшивые. Стекла! Как говорит Тюрнер, пятьдесят франков за оба.
— Но постойте, господин кюре… Это невозможно! Когда и как…
— Одному Богу известно! С шестого декабря я ни на минуту не расставался с ключами. А шифр замка сейфа знали только я и монсеньор. — Его охватило негодование. — Этот Санта-Клаус! Я его даже не нашел, хотя он должен быть здесь, на страже. Я ему так верил, полностью положился на него. И стоило монсеньору вызывать его издалека? Это шарлатан, а не сыщик.
— Сыщик?.. Так это был сыщик…
Каппелю чуть не стало плохо.
— Ох! Почему же вы не предупредили меня, господин кюре? Видя, как этот человек шарит повсюду, я решил, что у него дурные намерения. Примерно с час назад я застал его в засаде в саду. Ну и я… я ударил его ходулей по голове, связал и заткнул рот кляпом. Я-то думал, что провел блестящую операцию.
Отчаяние ризничего было настолько очевидно, что кюре ни словом не упрекнул его.
— Скорее, Каппель! Нужно развязать этого человека и оказать ему помощь. Бог мой! Надеюсь, что вы его ранили не опасно.
На лбу маркиза де Санта-Клаус выросла огромная шишка, и он испытывал стреляющую боль.