— Он кто, этот человек? Он занимает важное положение в ваших краях?
— Он нездешний. Его никто не знает. При нем не найдено никаких документов.
— А! Это прискорбно! Скажите, господин мэр, вы уверены, что это убийство?
— Ну разумеется! Кроме того, я вам говорю, что убийство…
— Убийство… Убийство… Вы не представляете себе, сколько самоубийств вначале считались убийствами! Это не самоубийство?
— Я же вам говорю, что нет!
— Что ж, ладно. Высылаем к вам машину с людьми. Кажется, у вас там чертовски плохая погода?
— О, всего лишь небольшая изморось! Так, туман! — бросил измученный мэр.
— Да! Странно! Мне казалось, напротив… В конце концов… Если понадобится, вам можно позвонить? Очень хорошо, господин мэр! Доброй ночи, господин мэр.
— Идиот! — заявил господин Нуаргутт, вешая трубку.
Через десять минут раздался звонок.
— Это из Нанси, господин мэр. По вашему делу… Я вам забыл сказать, только что… По возможности, для облегчения следствия, пусть никто не прикасается к трупу. Следует все оставить, как есть. Если остались отпечатки следов, лучше всего прикрыть их мешками, тряпками…
На мгновение мэру вспомнилась картина урагана, который перепахивает равнину, прорывает снег, взметая его с земли, гнет стволы елей, сносит все на своем пути. Он рассмеялся.
— Что вы говорите? — послышался далекий голос. — Я вас плохо слышу.
— Я говорю, непременно, — отозвался мэр, разъяренный и рассмешенный разом. — Мы укрепим тряпки над следами камешками, рассчитывайте на меня.
Он повесил трубку и во второй раз пробормотал:
— Идиот.
По своему положению должностного лица в ожидании прибытия «этих господ из Нанси», мэр взял расследование в свои руки и решил собрать первые показания. Он поднял с постели учителя Вилара, чтобы тот вел протокол. Заодно он послал на розыски Гаспара Корнюсса. Прежде всего предстояло выяснить, при каких обстоятельствах накидка Деда Мороза перекочевала с плеч фотографа на плечи туриста в брюках для гольфа.
Корнюсс спал мертвым сном в своем домике над улочкой. Пришлось барабанить ему в дверь и долго выкрикивать его имя, стоя на ветру под окном, прежде чем удалось добудиться. Его первыми словами были:
— Ох, я слишком много выпил! Слово Корнюсса, я перебрал.
Он запустил руки в спутанные волосы и тихонько смеялся, а его глаза осьминога слезились со сна. Понадобилось несколько раз повторить рассказ о ночном происшествии, прежде чем он понял.
— Убитый? Вы шутите? Убитый в моей накидке? Шутники несчастные, — бормотал он. Мэру он заявил:
— Господин Нуаргутт, я совершил свой обход, как обычно. В ризнице господин кюре доставал раку. Ребята в комнате наверху пели свои гимны. Я спросил, не опоздал ли. Мы с господином кюре поболтали обо всем понемногу. Ну что я могу сказать, господин мэр. Я поднялся наверх, почтальон вручил мне письма, я играл мою роль вместе с Виркуром, изображавшим Деда с Розгами. Они оба здесь, и могут подтвердить.
Оба подтвердили. Учитель записывал. Мэр величественно слушал, не прерывая.
— Потом я снял накидку, шапку, бороду и парик — в ризнице, чтобы дети ничего не заметили. Я сунул вещи в шкаф, а после полуночной мессы отправился спать, потому что, честно говоря, перебрал.
А, вот-те на! — воскликнул кто-то.
— Тихо! — потребовал господин Нуаргутт.
— Господин мэр, дело в том…
— Что такое, Тюрнер?
— Ну… тут такое дело… Нет! Ничего, господин мэр.
Ювелир колебался, поглядывая в смежную комнату, где лежал покрытый накидкой труп неизвестного. Как бы против воли, Тюрнер прошептал:
— Это, пожалуй, уж слишком!
Мэр заметил движение его губ.
— Слушайте, Тюрнер! Кажется, вы знаете больше, чем хотите сказать. Если вы что-то заметили в рассказе Корнюсса, заявите об этом прямо. Дело, которое мы пытаемся разобрать и без того, черт возьми, достаточно туманное. Сейчас не время для умолчаний.
— Я только хотел задать один вопрос Корнюссу, господин мэр.
— Хорошо, говорите.
Ювелир и фотограф повернулись друг к другу.
— Корнюсс, ты утверждаешь, что когда пришел в ризницу и господин кюре доставал раку, ничего не произошло?
— Ничего!
— Ты ничего особенного не говорил? Ты уверен?
— Я спросил: «Я не опоздал?»
— Я не об этом. Я говорю о камнях.
— Камнях?
— Бриллианты! Ты не говорил, что они тебе кажутся странными, словно бы меньше блестят?
— Я? Я это сказал? Да никогда в жизни! Что за вздор ты несешь?
— Я вздор несу? Значит, господин кюре не приходил за мной, я не являлся в ризницу, не осматривал камни, не сказал: «Эти камни фальшивые»? Очевидно, все это мне приснилось?
Гаспар Корнюсс смотрел на Тюрнера с бесконечным изумлением.
— У него бред! — воскликнул он. — Здесь нет ни слова правды! Это все придумано! Тюрнер с ума сошел.