Убийство Деда Мороза

— Смотрите-ка! Теперь я сумасшедший! Ну, знаешь, до сих пор я считал тебя старым дураком, — возмутился ювелир, — но теперь я думаю, не являешься ли ты порядочным негодяем. Клянусь, я сказал правду, господин мэр. Бриллианты раки святого Николая были украдены! Вы можете пойти сами посмотреть. Это граненое стекло. Пятьдесят франков за оба, вот чего они стоят, и это еще красная цена. Я сказал об этом господину кюре. Разговор происходил в ризнице, в присутствии Корнюсса!

— Клянусь, что нет! — прорычал фотограф, заикаясь от ярости. — Ничего этого не было. Во всяком случае, господин мэр, не в моем присутствии. И уж если кто-то украл камни, так это он! Ювелир, ты грабитель!

— Хорошо, — сказал Тюрнер. — Остается спросить господина кюре.

— Господин кюре очень болен, — вмешался доктор Рикоме. — Он перенес сильное потрясение, и я боюсь…

— Черт! — торжествуя, крикнул Тюрнер. — Причиной послужила кража бриллиантов! В таком случае, пусть сходят за Каппелем. Он не слышал разговора, но я знаю, что господин кюре сообщил ему о краже.

Срочно вызванный Каппель немедленно прибыл, оставив у ложа аббата Фюкса мадемуазель Софи Тюрнер, вызвавшуюся помочь. Показания ризничего полностью совпали с показаниями Тюрнера. Каппель уточнил, что кюре просил временно скрыть кражу, чтобы не портить праздник Рождества огорчительной новостью. Он ни словом не упомянул ни о маркизе де Санта-Клаус, ни об истинных причинах его пребывания в Мортефоне; маркиз, узнав об убийстве и предвидя расспросы, объяснил Каппелю, что раскрытие его «инкогнито» мало того, что не поможет прояснить тайну, но усложнит розыски. Зато о нападении 6 декабря и о предшествовавшем ему письме Каппель рассказал.

Воцарилась гнетущая тишина. Все взгляды обратились на Корнюсса. Фотограф тяжело дышал. Вдруг он замолотил кулаками по столу, за которым сидел мэр. Он был в ярости.

— Это подстроено! Они оба сговорились. Головой клянусь, я не видел и не слышал ничего из того, о чем они рассказывают. В конце концов, господин мэр, вы же меня знаете. Я родился в Мортефоне и за исключением лет службы в армии никогда не уезжал отсюда. Может, меня всегда и держали за дурака, как говорит Тюрнер, пусть так, но я честный человек.

Последовала яростная сцена. У Корнюсса были свои приверженцы, у Тюрнера и Каппеля — свои. В полной неразберихе люди осыпали друг друга бранью. Совершенно выведенный из себя господин Нуаргутт вздымал руки к небу и тщетно требовал тишины. Учитель бросил свои бумаги, на минутку вышел из комнаты, вернулся и решительно поднялся на возвышение, вежливо, но твердо отстранил мэра, сказав для проформы:

— Вы позволите, господин мэр?

Чувствуя себя не на высоте, мэр с облегчением уступил место. В ту же секунду шум сменился полной тишиной. Широким театральным жестом преподаватель потряс красной накидкой.

— Друзья! — бросил он звучным голосом. — За этой дверью лежит умерший! Отвратительное преступление совершено среди нас. Мы все здесь честные люди и пока вы ссоритесь, убийца пользуется этим, чтобы бежать, обеспечить себе безопасность, уничтожив улики, которые могут направить справедливость по верному следу.

Эти слова произвели потрясающее действие.

— Здесь какое-то недоразумение! — продолжал Вилар. — Это же бросается в глаза! Но недоразумение быстро разъяснится. Как только господин кюре сможет отвечать на вопросы, он скажет, что же в действительности произошло в ризнице.

— Если аббат Фюкс спокойно проведет ночь, — вмешался доктор, — завтра же утром его можно будет расспросить.