Убийство деда Мороза

— Бог даст, у меня еще много рождественских обходов впереди. Одно меня огорчает, господин барон: каждый год я прихожу в замок в один и тот же день, но все никак мне не нахмуриться с порога на достойного карапуза, который забрался бы под стол, и некому задать голосом Деда Мороза мой коронный вопрос: «Ну-ка, а в этом доме дети хорошо себя вели?» Понимаете меня? Простите, что суюсь не в свое дело. Я всего-навсего старое чучело, но сказал от души.

— Славный вы человек, Корнюсс! К сожалению, я не в состоянии ничем вас утешить. Женитьба совершенно не входит в мои планы. Ваше здоровье!

На пороге показалась служанка.

— Добрый вам вечер, Гаспар Корнюсс. Простите, господин барон, разыскала я одну туфельку покойной хозяйки, и она пришлась точь-в-точь по ноге, словно сделана для мадемуазель Катрин, но я никак не найду вторую такую же. Как же так? Ведь все башмаки были сложены вместе.

Барон поднял брови:

— Пропала туфелька? Вполне в духе сказок! У нас тут объявилась Золушка, и я веду ее на бал. Если я не ошибаюсь, Золушка, отправляясь на бал, вечно теряет башмачок.

— Может, оно и в духе, господин барон, только я все равно не знаю, где вторая туфелька.

Церковь еще не была освещена. Только над самыми плитами пола виднелось легкое свечение, которое заслоняли время от времени силуэты ризничего и м-ль Софи Тюрнер: это светились ясли. Под соломой, на которой покоился божественный младенец, были спрятаны электрические лампочки, и казалось, что она пылает.

В ризнице аббат Фукс занимался последними приготовлениями, настроение у него было приподнятое. Каппель, напротив, выглядел озабоченным. Он поднялся в зал благотворительного общества и высунулся из окна. Из-за снега, который часов до восьми вечера все падал и падал крупными хлопьями, сумерки казались светлее. Ризничий вернулся вниз и принялся за уборку, но мысли его витали далеко. Он то бросал взгляд на сейф, то, приблизившись к двери, выходившей в сад, прислушивался к звукам снаружи. На площади мальчишки обстреливали снежками снежную бабу и всякий раз, попав в цель, вопили от радости.

— Ну, Каппель, — сказал священник, — праздник получится на славу; я думаю, все пройдет хорошо.

— Хотелось бы, господин кюре.

— Да, да, все пройдет замечательно, — убежденно заявил священник, проводя двумя пальцами по свежевыбритым щекам.

Вдруг Каппель выскользнул наружу.

Едва день начал клониться к вечеру, маркиз де Санта Клаус принялся кружить в окрестностях церкви. Он заглядывал в нее, ненадолго присаживался, потом разгуливал взад и вперед мимо дома священника, поглядывая на окна, потом прохаживался по саду, заложив руки за спину.

Примерно в четверть одиннадцатого он отворил калитку в ограде. Звонить в дверь дома священника он не стал, а обогнул его и принялся мерить шагами аллеи сада. Дул колючий северный ветер. Вскоре маркиз де Санта Клаус укрылся от него под навесом. Он уселся на тачку священника и, вынув из портсигара папиросу, сунул ее в рот. Но закуривать не стал и держал ее в губах незажженную. Упершись локтями в колени, обхватив ладонью подбородок, он упорно всматривался в темноту. Вдруг пальцы его сжались. Он услышал тихие шаги, слишком уж тихие.

«Пожаловал, прохвост!»— подумал он, протягивая руку к карману, где лежал браунинг.

Шаги приближались. При желании маркиз мог бы их сосчитать.

«Не увлекаться! Спокойствие! — приказал он себе. — Даю ему еще четыре шага… Четыре шага, а потом нажимаю на кнопку электрического фонарика, навожу на этого полуночника пушку и требую у него метрическое свидетельство».

В ту же секунду он что было сил метнулся в сторону. Чутье, которое оказалось сильнее рассудка, предупредило его, что он просчитался, что опасность ближе, чем он воображает.

Непроизвольно он вскочил.

Слишком поздно. Маркиз почувствовал в области правого виска невыносимое жжение, мозг его пронзила молния, и он рухнул наземь.

Несколькими минутами позже рот его был заткнут кляпом, а сам он стянут веревкой по рукам и ногам, укрыт пустыми мешками и накрепко привязан к столбу навеса.

Блез Каппель вошел в ризницу, весело насвистывая гимн:

Три ангела вечером нынче пришли…

— Ну? Что еще такое? — осведомился аббат Фукс с легким неудовольствием.

— Простите меня, господин кюре. Я подумал над тем, что вы мне недавно сказали.

— Что именно?

— Что все пройдет превосходно.

— Надеюсь!

— А я уверен в этом, господин кюре. Я поразмыслил и понял, что вы правы. Напрасно я себя терзал всякими домыслами. Все будет прекрасно, готов дать руку на отсечение!

Кюре бросил на ризничего озадаченный взгляд, потом отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и заключил:

— Да услышит вас Бог, друг мой.

— Если Бог не слушает даже ризничих, — громовым голосом подхватил дородный человек, неожиданно вынырнувший из темноты, — тогда всем нам, жалким грешникам, впору помолчать. Сколько мы ни молись — все попусту! Что скажешь на это ты, звонарь?

И за этим необычайным высказыванием последовал взрыв хохота.

— Полноте, милейший Хаген, следует питать известное почтение к храму, — мягко заметил священник.