Убийство деда Мороза

Два десятка мальчиков и девочек столпились вокруг м-ль Тюрнер, сидевшей у фисгармонии, и пели рождественские тропари.

«Лишь бы мне продержаться до конца!» — думал аббат Фукс.

Незадолго до полуночи он принял несколько капель настойки спартеина.

В гостинице «У святого Николая-батюшки» маркиз де Санта Клаус, запершись у себя в комнате, прикладывал к пылающей голове ледяные компрессы. Боль понемногу утихала.

Когда пробило час, он внезапно вздрогнул: тишину нарушил громоподобный грохот духовых инструментов.

— Слышите? Духовой оркестр! Месса кончилась, — воскликнула г-жа Копф. — Скорее, подружки! Готовьтесь!

В самом деле, богослужение уже завершилось. Поток прихожан медленно отхлынул от церкви: там остались только несколько набожных женщин, сидевших на своих стульях, да сторожа святого Николая, которые смотрели, как аббат Фукс снял ризу и все священническое облачение и принялся гасить свечи вокруг алтаря.

Население городка столпилось на площади. Здесь уже появился г-н Вилар во главе духового оркестра и хоровой капеллы, выстроенных в боевой готовности. Г-н Вилар, по своему обыкновению, любезно ждал, когда из церкви выйдет последний прихожанин и дверь за ним закроется. Затем, повинуясь широкому жесту дирижера, оркестр при поддержке хора ринулся в решительное наступление, чтобы все слышали, как «лаицизм подает голос».

Победа с песня-миРаздвину-ла все сте-ны…

Блез Каппель, наводивший порядок в зале благотворительного общества, не находил в себе сил, чтобы возмутиться, как это бывало прежде. Он думал, что, если бы не злополучный удар ходулями, бриллиантов бы не украли, и это приводило его в отчаяние.

— Ах! — вздыхал он. — Если бы я сумел отыскать Золотую Руку! Как бы это подбодрило господина кюре!

Едва на площади отгремел последний удар литавр, вся толпа двинулась к жарко натопленным домам, где потрескиванье поленьев смешивалось с хлопками каштанов и кукурузных зерен, а над длинными накрытыми столами плавали соблазнительные ароматы. Всеми уже овладело праздничное возбуждение. Улицы и переулки заполнились хохочущими людьми. Мальчишки взрывали петарды. Молодые люди в бумажных жандармских шляпах, держась за руки, бегали за девушками, окружали их, припирая к дверям домов, и вовлекали в цепочку. Из глубины длинных коридоров выскакивали без предупреждения ряженые с размалеванными лицами. Отворились обе створки двери, которая вела в один из подвалов, и видно было, как из-под земли медленно поднимается бочка с вином; она покатилась по заснеженному тротуару, и дверь закрылась. Казалось, все вокруг кричало: «Пирушка!.. Попойка!..» Повсюду было столько огней, что ничего было толком не разглядеть.

Катрин Арно поспешила в замок, чтобы опять нарядиться знатной дамой минувших времен. Старая служанка Огюста в конце концов отыскала потерявшуюся бальную туфельку. Одевание затянулось надолго, зато какая метаморфоза! Словно фея прикоснулась волшебной палочкой к скромным одеждам юной швеи, превратив их в роскошный наряд. А задумчивый владелец замка, ласково глядевший на Катрин, тоже, казалось, сошел со страниц сказки.

Золушка на миг скорчила гримасу. Сказка? Да нет, причуда, каприз угрюмого барона. Каприз — и ничего больше. А завтра… завтра…

Завтра? Ну что ж, завтра Золушка снова сядет у окна среди своих канареек, снова возьмется за наперсток, иголку и ножницы и опять примется шить мундиры для деревянных солдатиков, вот и все! Но зато нынче вечером она будет красивей всех, и кавалером ее будет настоящий дворянин.

Когда, краснея от смущения и радости, Катрин Арно под руку с бароном де Лa Файлем вошла в ресторан «У святого Николая-батюшки», в просторном зале, полном пирующих, внезапно все стихло. Катрин почувствовала, что все взгляды устремлены на нее. Она была почти испугана собственным торжеством. Она поискала дружеские лица в толпе гуляк. Заметив Хагена и Виркура, сидящих бок о бок, она улыбнулась им, и эта улыбка развеяла овладевшее всеми оцепенение; все еще громче заговорили и с удвоенной силой заработали челюстями.

На столике, приготовленном для барона, г-жа Копф поставила вазу с вереском, подснежниками и несколькими необычайно поздними розами. Она постелила скатерть в крупную клетку, расставила тонкие фарфоровые тарелки и хрустальные бокалы. Папаша Копф торжественно принес в ведерке со льдом бутылку рейнвейна и до половины наполнил бокалы. Барон поднял свой бокал до уровня глаз и весело посмотрел на бедную Катрин, которая, волнуясь, последовала его примеру.

Бал должен был открыться в половине третьего ночи. Прежде чем оркестр набросился на первый вальс, участники ужина попросили папашу Копфа спеть. У эльзасца был весьма приятный баритон. Все это знали и каждый год его заставляли что-нибудь исполнить. Он вяло защищался, но потом, с одобрения барона, дал себя уломать. Его коронным номером была довоенная патриотическая песня. Он спел «Легионера»: