Убийство на Аппиевой дороге

— Там, на Форуме, когда Милон и Целий бежали, бросив свои тоги, в рабских туниках. Меня самого тогда едва не прирезали. Давус выволок меня оттуда. Он может быть кем угодно, но он не трус.

— Я думаю. Рабу, который, едва переступив порог в доме нового хозяина, заводит шашни с его дочерью, отваги не занимать. О чём он только думал?

— Чем думал, ты хочешь сказать. Не головой, это точно. Диана, конечно же, говорит, что он ни в чём не виноват.

— Так уж и ни в чём.

— Да ладно тебе. Мы оба понимаем, что она имеет в виду. Она говорит, что это она… начала первая.

— Звучит, как будто двое маленьких детей подрались. Может, начала и она, но он должен был остановить её. А я ведь говорил тебе, что Диана начинает заглядываться на молодых мужчин, помнишь? Я говорил тебе, что пора подумать о её замужестве.

— Заглядываться… — повторил я. — А Давус как раз из тех, на кого женщины заглядываются. Могучий, как Геркулес; красивый, как Аполлон…

— И глупый, как баран. Глупый, безмозглый баран. Куда запропастился этот мальчишка? Ты не хочешь сыграть, папа?

— В кости-то? — я рассмеялся. — У меня такое чувство, что последнее время я только этим и занимался. Бросал кости и ждал, что мне выпадет. Хочу немного передохнуть. Не думать ни о выигрышах, но и проигрышах. Просто отдыхать.

— И пить!

— Именно. И пить.

Снова появился слуга. Мы стали жаловаться, какие у них тут смехотворно маленькие чаши. Слуга скорчил мину, давая понять, что слышать такие жалобы ему не впервой.

— Значит, Диана св… совершенно уверена? — снова спросил Эко. Язык у него начал заплетаться.

— Да. Сам понимаешь, я не выспрашивал подробности; но прошло уже три месяца с тех пор, как… как Давус появился у меня в доме, а Бетесда говорит, что обычно дни у Дианы точнее римского календаря

— Никаких лишних месяцев! — При этой мысли Эко почему-то зашёлся смехом.

— Значит, — продолжил он, отсмеявшись, — всё время пока Давус был с нами на Аппиевой дороге…

— Он думал о Диане. Точно так же, как ты думал о Менении, а я…

— А потом, когда на нас напали и увезли, а его сочли мёртвым и оставили валяться на дороге, и он, когда оклемался, вернулся домой…

— Да. В одном доме с утра до вечера, день за днём… Я думаю, это продолжалось. Удивительно, как Бетесда ничего не заметила. Оно понятно, что у неё было дел по горло — вести дом, держать в узде телохранителей Помпея; к тому же она тревожилась за нас. Скорее всего, о Диане она беспокоилась в последнюю очередь.

— И всё же, как Бетесда ничего не почуяла? Похоже, Диана оказалась умнее своей матери. Во всяком случае, хитрее.

— Да, она сумела перехитрить Бетесду. Наверно, я давно должен был догадаться. Всё это время она продолжала бегать на свидания к Давусу…

— Всё время, пока нас не было… И всё время, пока мы были.

— Хватит, Эко. Не желаю больше об этом думать. И ведь до последнего времени она умудрялась скрывать от Бетесды своё положение. Конечно, это не могло продолжаться бесконечно. И с каждым днём чувствовала себя всё более несчастной…

— А Давус вёл себя, как раб в сокровищнице, пойманный на том, что он, так сказать, запустил руку…

— Да, вид у него был виноватый. И то сказать: он меня предал. Он должен был охранять меня и мою семью, а он…

— Папа, Давус мужчина. А Диана, нравится тебе это или нет, женщина.

— Давус мой раб, а Диана — моя дочь!

— Метон тоже был рабом, пока ты его не усыновил. И Бетесда была рабыней, пока ты не дал ей свободу и не женился на ней.

— Метон был маленький ребёнок, а Бетесда носила Диану. Я что, должен был допустить, чтобы моя дочь родилась рабыней?

— Ты можешь отпустить Давуса на свободу. Тогда он будет считаться гражданином и сможет…

— Об этом не может быть и речи! Наградить его за то, что он сделал?

— Ну, тогда тебе остаётся либо убить его, либо продать куда-нибудь подальше. А не то продай его на галеры или на рудники — он достаточно молод и силён, чтобы протянуть там пару-тройку лет; и это будет настоящее наказание. Большинство отцов на твоём месте приказали бы побить его до бесчувствия и заковать в цепи; да и с дочерью поступили бы точно так же, если не хуже. В добрые старые времена суровый римский отец приказал бы прикончить опозоривших его раба и дочь тут же на месте и глазом бы не моргнул…

— Эко, прекрати! У меня от этого чада уже и так голова разболелась. Я не желаю больше об этом думать. О, а это кто? Вон там, в углу? — я вгляделся в тусклом красноватом свете лампы. — Надо же; кто бы мог подумать…

Я поднялся и на нетвёрдых ногах пересёк комнату. В углу на скамье одиноко сидел Тирон.

— Пользуешься обретенным правом пьянствовать и распутничать среди ночи? Цицерон тебя не похвалит.

Тирон глянул на меня, но не ответил.

— Здешний воздух не на пользу твоему здоровью, — заметил я. — А здешнее вино угробит желудок кому угодно. На этой скамье найдётся для меня местечко?

— Я не могу запретить тебе сидеть там, где ты пожелаешь, гражданин.

— Ну же, Тирон. — Я обнял его за плечи. — Давай не будем дуться друг на друга.

— Ты пьян, Гордиан.

— Ты тоже тут трезвым долго не останешься. И часто ты сюда наведываешься?

Он наконец чуть заметно улыбнулся.