Убийство на Аппиевой дороге

Так думал я, плетясь по улице, идущей вверх по склону Палатина. Солнце ещё не взошло, и очертания зданий лишь смутно угадывались в предрассветных сумерках. Но в своём состоянии, с головой, затуманенной большим количеством выпитого, я даже не сознавал, что вокруг всё ещё темно, и что темнота скоро сменится светом.

Конец третьей части

Часть 4. Кольцо

Глава 34

— Починить-то её, конечно, можно, — сказал мастер. — Да только… — Он замялся.

— Дорого обойдётся? — спросил я.

— Это само собой. Материал, работа — работа тонкая, искусная и в высшей степени сложная, позволь заметить — такие вещи всегда обходятся дорого.

— Если дело только в этом…

Мастер покачал головой.

— Не только. Я не уверен, что она будет держаться. По чести, я не думаю, что тебе стоит тратить на это деньги.

— Почему?

— Потому что соединить эти обломки так, чтобы было прочно и при этом незаметно, скорее всего, не получится. Видишь, вот тут, где начался разлом, есть тоненькая трещинка? Как волосок? Это не от удара при падении; она была тут с самого начала.

— То есть ты хочешь сказать, что статуя была изготовлена с дефектом?

— Именно. Вот тут, в самом тонком месте — видишь, как разлом пошёл в сторону? Значит, здесь уже была трещина. Тоненькая, незаметная. Снаружи ничего не видно, но это дефект. Само собой, любой статуе не на пользу, если её сбросят с постамента; но у этой было слабое место — и здесь-то металл и треснул. Трещина пошла вот тут, где одежды богини тоньше всего, и дальше, вдоль бедра…

После всех убийств и резни, которые мне довелось повидать на своём веку, глупо было так чувствительно относиться к статуе. И всё же мне казалось непристойным, что её полое нутро выставлено напоказ, и мы так бесцеремонно его разглядываем. Снаружи поверхность была гладкой, мягко блестела в свете солнца, линии плавно переходили одна в другую. Внутри всё было грубым, неровным, шершавым, с торчащими штырями. Все эти годы она возвышалась на своём постаменте, господствуя над садом, олицетворяя спокойную, всеведущую мудрость — и несла в себе скрытый изъян, который погубил её, стоило смертным сбросить её с постамента. Теперь мастер говорил мне, что сделать её такой, как прежде, невозможно.

— Но я не могу так её оставить. Мудрость, расколовшаяся пополам, зарастающая травой…

— Можешь отдать её в переплавку. Конечно, много тебе не выручить…

— Об этом не может быть и речи.

Статуя, как и сам дом, была завещана мне моим благородным патроном, Луцием Клавдием. Ею восхищался сам Цицерон. Отдать её в переплавку? Ни за что! Но что-то же делать надо. После возвращения под утро из «таверны злачной» я проспал всего несколько часов и, проснувшись с мыслью о неразрешённых проблемах, решил прежде всего заняться Минервой. Всё будет не так, пока она вновь не займёт своего места на постаменте.

Мой собеседник потёр подбородок — невысокий, худощавый бородатый грек, о котором ходила слава искуснейшего мастера. Говорили, что никто в Риме не знает о бронзе больше, чем он. Мастер был рабом владельца литейной мастерской, которому я однажды помог в одном небольшом деле, связанном с пропавшим рабом и статуей, оказавшейся слишком тяжёлой для своих размеров.

— Можно сделать из неё бюст, — предложил он.

— Что?!

— Бюст. Если отрезать вот тут, как раз под грудью…

Грек мог быть сколь угодно искусным мастером, но душой художника он не обладал; к тому же явно не испытывал ни малейшего религиозного почтения к изображению богини. Вероятно, такое равнодушие проистекало от его профессии. Работая много лет с различными сплавами, зная назубок их достоинства и недостатки, он начисто утратил ощущение тайны металла.

— Я просто хочу починить её. Соединить обломки. Это возможно?

Прежде, чем ответить, грек на миг отвернул голову. Я не сомневался, что он возвёл очи горе, удивляясь римскому упрямству, не желающему считаться ни с чем.

— Можно. Но след починки будет заметен; и будет непрочно. Сильный удар, землетрясение…

— Меня устраивает.

— Как я уже сказал, это будет дорого стоить.

— Хозяин разрешает тебе торговаться от его имени?

— Да.

— Тогда назови свою цену.

Я торговался, как мог; но цена, на которой мы в конце концов сошлись, всё же была непомерно высока для меня. Таких денег у меня не было. Неважно; что-нибудь придумаю. Я отпустил мастера и прошёл в свой кабинет. Так, одно дело сделано; что теперь? Несмотря на бессонную ночь и большое количество выпитого накануне, голова моя была совершенно ясна, да и настроение на удивление приподнятое — учитывая грозовые тучи, собравшиеся в моём собственном доме. Но я не стал ломать себе голову над причиной столь странной жизнерадостности. Когда в таком возрасте чувствуешь себя бодрым и энергичным, следует наслаждаться моментом, не заморачиваясь лишними вопросами.