Убийство на Аппиевой дороге

Улыбка застыла на губах у Целия. Цицерон смотрел на своего ученика без малейшего сочувствия. Я поднялся с кушетки.

— Благодарю за трапезу, Марк Цицерон. Она была великолепна. Как раз для середины дня: не слишком лёгка и не слишком тяжела. Как и наша беседа. Теперь мне и моему сыну пора идти.

— А правда, с чего ты завёл речь об Антонии? — спросил Эко, когда мы шли к нашему дому.

— Это из-за Антония Фульвия обратилась ко мне. Он предложил ей помощь в том, чтобы привлечь Милона к суду и добиться обвинительного приговора. Фульвия хотела бы принять его помощь; но не уверена, может ли ему доверять. Она подозревает, что он каким-то образом замешан в убийстве её мужа. Или же это её мать Семпрония подозревает Антония, а Фульвия хочет доказать матери, что он тут ни причём.

— А она сказала тебе, что он её бывший любовник?

— Нет. И то, что так говорят Цицерон и Целий, вовсе не значит, что между нею и Антонием действительно что-то было.

— А про Марсово поле рассказала?

— Да.

Эко кивнул, а затем вдруг рассмеялся.

— А ловко ты выудил из них всё, что тебе нужно.

— Это не я выудил — это они меня на удочку поймали. И теперь убеждены, что за их крохи сведений об Антонии я обязан им до конца дней своих. Я уже сейчас думаю, а не сболтнул ли им лишнего.

— Ну, знаешь, ты тоже ведёшь себя с ними довольно вызывающе — просто оскорбляешь их прямо в лицо!

— А им нравится.

— Как это может нравиться?

— Странно, конечно; но бывают люди, которым это действительно нравится. Да и не оскорбляет их то, что я говорю — так, задевает, да и то слегка. Я подкалываю их, они подкалывают меня. Ничто из того, что я могу им сказать, их по-настоящему не заденет. Это не жало пчелы, а лишь укус комара — вызывает лёгкий зуд, а почесаться иной раз приятно. Мне не дано ранить словами так, как Цицерон. Случалось мне видеть, как он парой-тройкой острых слов просто оставлял от человека пустое место.

Разговаривая так, мы подошли к дому. Открыл нам Давус. По выражению его лица я сразу же понял, что что-то случилось. Но не успел он и рта раскрыть, как громовой голос произнёс.

— Наконец-то вернулся хозяин!

Я сразу же решил, что шагнувший из-за спины Давуса громадный детина — бывший легионер, а то и вовсе гладиатор, хотя его серая туника была богато расшита, а поверх неё накинут добротный зелёный плащ. Нос, явно сломанный в своё время — возможно, даже не один раз; громадные руки — его кулаки должны быть размером с голову младенца; уродливое, как у младенца, лицо и совершенно лысая голова. У него был вид человека, которого даже в трущобах Субуры не осмелятся задеть.

— К вам посетитель, — запоздало сказал Давус.

— Вижу. И кто прислал тебя… гражданин? — добавил я, заметив на его пальце железное кольцо, и решив про себя, что он, должно быть, чей-то вольноотпущенник.

— Великий, — коротко бросил он. Его голос напоминал шум гальки в быстром потоке.

— То есть…

— То есть Великий. Так я его называю, и так он хочет, чтобы его называли.

— Ясно. И что же Великий…

— Великий хочет, чтобы ты оказал ему честь быть его гостем при первой возможности.

— Сейчас?

— Если только ты не можешь отправиться к нему ещё раньше.

— Давус!

— Да, господин.

— Передай госпоже, что я снова ухожу по делу. Вернее всего, на этот раз я буду за городом.

— Мне пойти с тобой, господин?

Я вопросительно взглянул на великана, которого про себя прозвал Детское Лицо. Тот улыбнулся.

— У меня тут целая армия телохранителей.

— Где же они?

— Ждут возле Спуска. Я подумал, что незачем беспокоить твоих соседей, загромождая улицу.

— Ты осмотрительнее некоторых посетителей, что побывали у меня сегодня.

— Благодарю.

— Эко, ты со мной?

— Конечно, папа. — Эко, так же, как и я, никогда прежде не разговаривал с Великим.

— Идём, — кивнул я Детскому Лицу, внезапно почувствовав, что меня замутило, и прекрасно зная, что повар Цицерона в этом не виноват.

В третий раз за день я вышел из дому, вспоминая старую этрусскую пословицу.

Только это был уже не ливень, а потоп.

Глава 12

Закон запрещает командующему армией находиться в Риме. Помпей считался командующим, хотя армия его находилась в Испании, а сам он жил на своей вилле на холме Пинчио недалеко от Родниковых ворот[6], сочтя за лучшее поручить командование своим верным помощникам, дабы в это тревожное время не удаляться от Рима и следить за политическим кризисом. Всё же в Риме Помпей появиться не мог, поэтому Рим шёл к Помпею — как толпа клодиан в ночь после поджога курии; как Милон, тщетно пытавшийся заручиться его поддержкой; как мы с Эко в этот холодный февральский день.