Убийство на Аппиевой дороге

Впрочем, в тот момент мне было не до каламбуров. Сейчас мне предстояло иметь дело не с Клодией или Фульвией, которые, при всей своей загадочности и изворотливости были уязвимы просто потому, что были женщинами; и не с Цицероном или Целием, которых я хорошо знал и позволял себе поддразнивать, не заходя, впрочем, слишком далеко. Мне предстояло иметь дело с Помпеем.

Когда он был молод, поэты воспевали его красоту. Благодаря густым вьющимся волосам, широкому разлёту бровей и орлиному носу молодого полководца назвали новым Александром ещё прежде, чем он проявил себя на деле, подтвердив справедливость таких восхвалений. В молодости ему было свойственно безмятежное, чуточку мечтательное выражение, точно сознание того, что ему суждено стать великим, наполняло его уверенностью и при этом делало несколько отчуждённым. Единственным недостатком его лица была, пожалуй, некоторая излишняя округлость щёк и полнота губ. В зависимости от освещения это можно было принять либо за признак чувственности, либо за обычную приятную полноту, спутницу молодости и несокрушимого здоровья.

С годами в лице его добавилось округлости, орлиный нос сделался мясистым. Буйные локоны он остриг, как и подобает человеку зрелого возраста. Улыбка стала менее чувственной, более самодовольной. Словно с обретением величия и власти Помпей, решив, что теперь уже не так нуждается в привлекательной внешности, сбросил наряд располагающей к себе юности.

До сих пор я видел Помпея лишь издалека, произносящим речи в суде или на Марсовом поле; видел на Форуме, где он появлялся в сопровождении свиты военных и гражданских помощников, каждого из которых, в свою очередь, сопровождала его собственная свита из тех, кто искал милостей Великого через его приближённых. Но глаз издалека не разглядишь; а теперь Помпей стоял передо мной, глядя мне прямо в глаза, отчего мысли мои начали порядком мешаться. Неизвестно почему, я вдруг вспомнил его знаменитую фразу, сказанную им во времена юности, когда Сулла послал его на Сицилию, дабы Помпей изгнал оттуда его врагов, и жители вольного города Мессаны стали утверждать, что в силу древних соглашений, заключённых между ними и Римом, они не в юрисдикции последнего. Помпей сказал тогда: «Не надо читать нам законы. У нас есть мечи».

— Ты Гордиан Сыщик, а это твой приёмный сын Эко. — Помпей кивнул и улыбнулся, явно довольный, что помнит даже такие мелочи без подсказки раба. — Мы ведь раньше не встречались?

— Нет, Великий.

Последовало молчание, тягостное для меня, но не для Помпея, который неторопливо расхаживал взад-вперёд, всё ещё заложив руки за спину. Наконец он снова заговорил.

— Вижу, у тебя выдался хлопотный день.

— Хлопотный день?

— С утра к тебе заявляется Клодия и увозит тебя в своих носиках. Ты наносишь визит Фульвии; полагаю, что там не обошлось и без Семпронии. Едва ты успеваешь вернуться домой, за тобой заходит Цицеронов вольноотпущенник и уводит тебя и твоего сына в дом своего патрона, где ты ведёшь длительную застольную беседу с Цицероном и Целием. Милона там не было?

Я открыл было рот, чтобы ответить, но оказалось, что вопрос обращён не ко мне.

— Нет, Великий, — отозвался Детское Лицо, отрицательно качнув головой. — Милон с утра не покидал дома.

Помпей кивнул и снова устремил взгляд на меня.

— Но ты встречался с Милоном в доме Цицерона.

Фраза, хоть и лишённая вопросительных интонаций, всё же требовала если не ответа, то хотя бы признания факта.

— Да.

— И как ты его нашёл?

— Я не искал его.

— Я не об этом. Он всё такой же?

— Я не знаю, какой он обычно.

— Он всегда гордился своей силой; потому и взял себе имя Милон — как у легендарного силача, Милона Кротонского. Так как он сейчас выглядит?

— Я бы сказал, он держится.

— А настрой?

— Не могу судить. Мы с ним почти не разговаривали.

— Но ты человек наблюдательный и должен был что-то заметить — по его виду, по голосу.

— Он в ярости и в то же время растерян. Как будто у него почву выбили из-под ног. Но вряд ли ты нуждаешься во мне, чтобы узнать это.

— Верно, не нуждаюсь. — Улыбка Помпея была начисто лишена всякой иронии; он просто был доволен, что я не стал отнимать у него времени пустыми рассуждениями. — А что нужно было Клодии? — Заметив моё колебание, он нахмурился. — Только не говори, что это не моё дело. Моё. Всё, что происходит сейчас в Риме, моё дело. Так что же она хотела?

— Отвезти меня к Фульвии.

— А Фульвия чего хотела?

— Но уж конфиденциальная просьба вдовы, только недавно схоронившей мужа…

— Сыщик, не испытывай моего терпения.

— Один человек обратился к ней, — осторожно ответил я, подыскивая слова. — Предложил помощь. Она не знает, можно ли ему доверять.

— Но не толпятся же прямо сейчас соискатели у её дверей.

— Нет, это не жених, — ответил я, хотя, если верить словам Целия, Антоний был её любовником в своё время.

— Ладно, — отозвался Помпей с полным равнодушием, — не буду тебя расспрашивать: личные дела Фульвии меня пока не интересуют. Так ты берёшься за её поручение?

— Я не решил ещё.

— Возможно, я мог бы помочь тебе. Кто знает? У меня могут быть нужные тебе сведения.