Убийство на Аппиевой дороге

Я подумал, что это маловероятно. Марк Антоний был человек Цезаря, а не Помпея.

— Ты предлагаешь мне помощь, Великий?

— Возможно. Я человек разумный. Если я дам тебе то, что тебе нужно, ты охотнее дашь мне то, что нужно мне.

— А что тебе нужно от меня, Великий?

— Об этом чуть позже. Так ты хочешь что-то узнать?

Решив, что вреда не будет, я спросил:

— Что ты можешь рассказать мне о Марке Антонии?

— Правой руке Цезаря? Знаю, что его отец получил от сената империй на то, чтобы очистить море от пиратов, и с треском провалил всё дело, так что сенат перепоручил это мне. Знаю, что отчим его впутался в заговор Катилины и был казнён вместе с остальными по требованию Цицерона. Знаю, что Антоний начал с того, что отправился по моим стопам на Восток и провоевал там несколько лет, прежде чем примкнул к Цезарю. Что ещё можно о нём сказать?

— Возможно, ничего.

— Клянусь Геркулесом, это что, он метит Фульвии в мужья? Не вижу, как это ему удастся. Он уже женат — на своей родственнице Антонии; а это не та женитьба, которую будет легко расторгнуть. В любом случае, Фульвии лучше держаться от него подальше. Клодий был вожаком отребья и хорошим вымогателем, но деньги в семью приносить не забывал — вон какой роскошный дом они купили. Антоний из другого теста: что добудет, спустит до нитки, а потом только что не себя самого закладывает, лишь бы получить в долг. Все, кто вокруг Цезаря, такие. Плохо они кончат. Надеюсь, прежде, чем разорят республику. — Он умолк и приподнял бровь, несколько удивлённый, что сказал больше, чем собирался.

— А Цицерон что сказал по поводу твоего визита к Фульвии? — спросил он прежним требовательным тоном.

— Он был заинтересован — как и ты, Великий.

— А он за всем эти не стоит? Нет? Я подумал, может, он решил сделать тебя своим шпионом. Это так похоже на него. Шпионская сеть, неподписанные письма, послания, закодированные каким-то шифром, придуманным для него Тироном; платные осведомители; один соглядатай следит за другим. Это у него от отсутствия военного таланта. Умей Цицерон воевать, он был бы совсем другим человеком. Больше дела, меньше разглагольствований. Так ты не шпион Цицерона, Сыщик? — И он снова пристально посмотрел мне в глаза.

— Нет, Великий.

— Возможно, ты шпионишь для него, сам не подозревая.

Такое предположение меня неприятно удивило.

— Думаю, за столько-то лет я узнал все его трюки.

— В самом деле? — Помпей поднял бровь. — Хотел бы я сказать о себе то же самое. А Целий? Он почему на стороне Милона? Ему какой интерес его защищать?

— Целий держит сторону Цицерона, а Цицерон держит сторону Милона.

— Выходит, Целий — человек Милона?

— Я вообще не уверен, что Целия можно назвать чьим-то человеком.

— Что верно, то верно. А сам Милон?

— Он в ярости…

— «И в то же время растерян; как будто у него почву выбили из-под ног». Это я уже слышал. Но сам ты что о нём думаешь?

— Трудно судить. Я и видел-то его в первый раз.

— Вы никогда раньше не встречались?

— Нет.

— Но Клодия ты знал.

— Я бы этого не сказал. Его сестра однажды наняла меня — это было несколько лет назад.

— Когда обвиняла Целия в убийстве. — Помпей кивнул. — Я выступил на суде в его защиту, если помнишь.

— Так получилось, что я пропустил твою защитительную речь, Великий.

— Речь была так себе. Да это и к лучшему. Особо стараться не стоило: всё равно любая речь померкла бы сравнении с той, что произнёс Цицерон в защиту Целия — или, может, правильнее будет сказать, против Клодии? Значит, Сыщик, ты никогда не был на стороне Клодия?

— Никогда не был; и я не на его стороне сейчас.

— Но ты и не за Милона?

— Нет.

Он поглядел на меня испытывающим взглядом, а затем обратился к молчавшему до сих пор Эко.

— А ты?

Мой сын прочистил горло.

— Я помогал отцу, когда он работал для Клодии, и был с ним у Цицерона сегодня. Но ни Клодия, ни Милона я никогда не видел.

— А сам ты на чьей стороне?

— Своего отца — и только.

— Преданный сын — самый верный сторонник. А как насчёт другого сына — того, что в Галлии? Неужели он не сделал свою родню цезарианцами?

— Мой сын Метон предан своему командиру, как и надлежит солдату. Не считая этого, наша семья никогда не была сторонниками Цезаря.

Помпей поглядел на меня с интересом.

— Скажи, Сыщик, как тебе удаётся вести свой корабль, ни за кем не следуя, и не быть выброшенным на скалы?

— Я думаю, Великий, что если бы решил последовать чужим курсом, то был бы выброшен на скалы давным-давно.

— Значит, ты всегда сам был своим кормчим? Ты знаешь о путеводных звёздах что-то такое, чего не знают другие? Или плывёшь наугад?

— Не более и не менее наугад, чем любой другой человек. Возможно, это звёзды направляют нас.

— А, мне знакомо это чувство. Ты веришь в свою судьбу.

— Разве что в очень незначительную.