Через несколько минут Крук уже сидел у постели Зигрид. В утреннем свете он полностью разглядел скромную красоту девушки. Кровоподтек смотрелся просто ужасно и свидетельствовал о большой силе удара. Крук подумал, что ей просто повезло отделаться лишь легким сотрясением. В самый решающий момент она, наверное, инстинктивно повернула голову, и удар пришелся по касательной.
Еще немного, но как много это значит, подумал он. Ему нравились словесные штампы. Он утверждал, что лишь великие люди могут ими пользоваться.
Когда Крук объяснил ей, кто он такой, она тотчас же улыбнулась.
– А я вас узнала, – сказала она. – Я видела вас на дознании. Поэтому-то и отправилась к вам…
– Хотелось бы, чтобы все мои клиенты обладали вашей сообразительностью, – признался ей Крук.
– Сообразительностью?
– Да. Существует твердое правило, что, когда идешь к незнакомому господину, всегда нужно оставлять на лестнице указание на то, куда направляешься. Вы понятия не имеете, насколько это полезно. Вот, к примеру, ваш фонарик. Как только я его обнаружил, сразу понял, что к нам кто-то пришел. Мисс Фицпатрик после наступления темноты никого не видит, вторая квартира пустует, в третьей никто не должен находиться, а в моей вас не было. Ну вот, сложив два и два, я пришел к очевидному выводу. А теперь давайте-ка перейдем к делу. Вы помните, как выглядел этот субъект? Было в нем что-нибудь особенное?
Зигрид оказалась для него полезной свидетельницей. К тому же ее совсем недавно о том же расспрашивала полиция, которая, как несколько цинично подумал Крук, наверняка сама предложила несколько ответов. Она объяснила свое беспокойство и страх из-за анонимных писем, и Крук моментально развеял все ее опасения, заверив, что письма писала наполовину невменяемая особа, неспособная за себя отвечать. Он сказал девушке, чтобы та больше не думала о них. Но когда дело дошло до описания нападавшего, Зигрид проявила меньше уверенности. Она сказала, что он был довольно высокого роста, в черной широкополой шляпе, низко надвинутой на лоб. Вел он себя дружелюбно и в то же время как-то неопределенно и рассеянно.
– Вы не можете припомнить в нем ничего примечательного или бросающегося в глаза? Может, у него был как-то особой формы галстук? Или отороченные мехом сапоги? Или монокль?
Зигрид покачала головой.
– Ничего такого. Но он был тем, кого вы называли Чайным Колпаком.
– Отчего вы так говорите?
– Он сам так сказал.
– Я мог бы сказать, называйте меня герцогом Веллингтоном, но это бы не прошло на Боу-стрит. Главное вот в чем – вы достаточно ясно разглядели его лицо, чтобы опознать субъекта, если вновь его увидите? [1]
Зигрид покачала головой.
– Нет, думаю, нет.
– Понимаете, у него, наверное, будет какое-нибудь алиби – преступники-дилетанты всегда его себе обеспечивают. На это полиция и рассчитывает.
– А я думала, что алиби – это очень хорошо, – пробормотала девушка.
– Хорошо для полиции. Оно дает им что-то, над чем нужно поработать, понимаете? Если говоришь человеку, что не можешь подтвердить, чем занимался в какой-то определенный момент, то уже ему приходится доказывать, что ты находился именно там, где должен был находиться, по его словам. Но это не так легко сделать, как кажется. Но если вы утверждаете, что находились в некоем определенном месте, ему остается лишь доказать, что вас там не было, а это куда проще. Ваш друг об этом знал.
– Мой друг?
– Прошлым вечером. Вы его спросили, где он был всю прошедшую неделю, а он ответил, что не знает. Понимаете, куда это вас приводит? Прямиком в пустоту. Если он не знает, то откуда, черт подери, знать кому-то еще? Он не дал нам ничего, от чего можно оттолкнуться. На самом деле вы могли бы догадаться, что он вас запутывал.
– Правда? – грустно спросила девушка. – А что же я пропустила?
– Вам не показалось странным, что он во всех подробностях запомнил телефонный звонок и последовавшее за ним нападение – каждый шаг, заметьте, – но ничего после? Так вот, если бы его действительно треснули по голове, как субъект утверждает, после чего он не помнил ничего, что произошло потом, то любой врач подтвердит вам, что пострадавший также не запомнил бы того, что было непосредственно перед ударом. Вот это самое плохое у этих «артистов». Они тщательно расставляют все точки над «i». И именно это приводит их в конце концов в крохотную уютную камеру.
– Вы хотите сказать, что прошлым вечером он себя выдал?
– С головой, – весело ответил ей Крук. – Теперь вот еще что. Вы уверены, что ничего не забыли касательно его внешнего вида? В полиции работают люди очень аккуратные. Мы с вами можем сложить два и два, получив при этом шестьдесят пять, но в полиции знают, что в результате будет четыре. И поговори потом с полицией о прогрессе… – Он грустно покачал головой. – Они выучили таблицу умножения, сидя у мамы на коленях, и считают, что этого им достаточно на всю жизнь.
Но хотя некоторое время Зигрид напряженно размышляла, ей пришлось признаться, что она ничего больше не может прибавить к своим показаниям.
– Извините, что ничем не смогу еще помочь, – виновато произнесла она.