Убийство несолоно хлебавши

Войдя в зал, я быстро осмотрелась и, воспользовавшись предложением хозяйки, аккуратно присела на некогда шикарный, а теперь изрядно потрепанный стул. Его шелковая обивка истерлась почти до дыр, а полированные ручки явно знали лучшие времена.

– Может, чаю выпьем? – поняв, что предложения не дождусь, я перехватила инициативу. – У меня и конфеты есть, – распахнув сумку, я достала купленную по дороге коробку «Моцарта».

В глазах женщины вспыхнул и погас интерес.

– Почему бы и нет, – пожала она плечами и удалилась на кухню. Проводив взглядом ее сгорбленную фигуру, я с интересом осмотрелась по сторонам. Даже не будь мне знакома история хозяйки, ее квартира рассказала бы все красноречивее всяких слов. Огромный стол, слишком большой для одинокой женщины, наверняка собирал когда-то большие и шумные компании. Прикрыв глаза, я представила мужчин в мешковатых (по моде шестидесятых) костюмах и элегантных дам с аккуратно зачесанными наверх волосами, собранными в замысловатый пучок. Почему-то все они, как одна, выглядели как Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани». Вот одна из них грациозно берет предложенный галантным кавалером бокал вина, затягивается через длинный мундштук сигаретой. От дыма в комнате не продохнуть, но присутствующих здесь людей это, кажется, не смущает – богатыри, не мы! В углу тихонько крутит бобинные кассеты импортный магнитофон. Сегодня этот старичок, заботливо укрытый кружевной салфеткой, задыхающейся под слоем пыли, скорее всего, не сможет выдавить из себя ни звука, а тогда молодой и дерзкий, как и его хозяева, он смело крутил запрещенную иностранную музыку, поблескивая эмалью. Та и сегодня кое-где сохранилась как свидетельство былого великолепия.

Воображение снова перенесло меня на несколько десятилетий назад. Гремит музыка, в серванте позвякивает дорогой парадно-выходной хрусталь. Тот, который достается по исключительным, особенным поводам. Воображаемая вечеринка к ним не относится, поэтому гости обходятся отечественным «ширпотребом»…

Мотнув головой, я вернулась в настоящее. Теперь вся посуда стоит вперемешку – со временем значительная ее часть разбилась, и не осталось смысла выставлять ее «по ранжиру» – время уравняло «аристократию» с «пролетариатом», обозначив их общую уязвимость перед лицом вечности.

Скрипнул давно нуждавшийся в реставрации потертый паркет, возвещая о возвращении хозяйки.

– Вам помочь? – вскинулась я из вежливости.

– Нет, спасибо, – Веселовская отрицательно помотала головой. – Прошу к столу, – гостеприимно пригласила она, ставя на пробковую подставку закопченный, со следами жирных брызг чайник. – Знаете что? – Хозяйка подошла к серванту. – Почему бы нам с вами не достать по такому случаю «Мадонну»? – Она отодвинула в сторону стеклянную перегородку, призванную защищать посуду от пыли, но, как я очень скоро в этом убедилась, совершенно не справляющуюся с этой задачей.

Веселовская достала две чашки из тончайшего фарфора с пасторальной росписью.

Она налила в обе кипяток, затем извлекла из стоящей на столе коробки чайный пакетик и принялась макать его поочередно то в одну чашку, то в другую.

– Сахар? – поинтересовалась она сурово. Я поспешила отказаться. Даже приди мне в голову изменить принципам и перейти на подслащенный чай, после увиденного я отказалась бы от своей порции рафинада в пользу хозяйки.

– Итак, душечка, – старушка тряхнула отливающими розовым кудрями, – с чего начнем?

Следуя «легенде», я достала из сумки телефон, поколдовала с кнопками, включая диктофон.

– Что же вы, даже записывать не будете? – удивилась Веселовская.

– Отчего же, – в свою очередь, изумилась я, – буду. На телефон.

– Вот как? – Старушка поджала губы. – О времена, о нравы. Впрочем, как вам будет угодно. Значит вы, деточка, хотите узнать о Семене Сергеевиче?

– Да, наше издание «Вестник авиации» готовит серию очерков о легендарных инженерах-конструкторах, и ваш муж, как один из родоначальников самолетостроения в России…

– В СССР, – строго поправила старушка.

– Простите, конечно, в СССР. Так вот, ваш муж… – речь моя струилась весенним потоком с гор, обретая по дороге силу и уверенность. Чем больше я говорила, тем сильнее верила в собственную легенду. Еще чуть-чуть, и я забуду об истинной цели визита, уверовав в интерес к биографии знаменитого авиатора с мировым именем.

Эту речь, только в более коротком ее варианте, я уже произносила, когда договаривалась с Веселовской о встрече, но она все равно слушала, не перебивая и явно с удовольствием – маячившая перед ней вечность позволяла иначе относиться ко времени. Особенно это стало заметно после того, как, выслушав меня, Антонина Александровна сама приступила к повествованию.