Убийство несолоно хлебавши

– Да… О новые времена, о нравы. Головайские въехали как раз в девяностые – время, когда пена новой буржуазной революции вынесла наверх весь мусор со дна. Слава богу, Семен Сергеевич не дожил. Один за одним съезжали наши друзья. То были смутные годы. Тех, кто не хотел съезжать сам, принуждали разными методами. А ведь когда-то это были сильные люди, многие через войну прошли, а против бандитов не устояли. Головайский был одним из них.

– Из кого? Из бандитов?

– Да. Волк в овечьей шкуре. – Старушка презрительно фыркнула. – Нотариус, служитель закона. А сам… Поговаривали, и я в это верю, он помогал преступникам обстряпывать их «грязные» дела. Про черных риелторов, поди, слышали?

Я кивнула.

– Так вот. Головайский-старший был одним из них. В те времена сделки заверялись нотариусом. Он как бы брал на себя ответственность, что продавец квартиры подписывает договор, находясь в здравом уме и трезвой памяти. А уж как там на самом деле, никто и не проверял. Сколько москвичей лишились жилья, а то и жизни из-за вот таких нотариусов. Не сосчитать.

– А сын… – напомнила я.

– Ах да, сын. – Женщина сделала выразительную паузу. – Когда Головайские сюда только переехали, Костику было уже лет десять. Хороший мальчик, ничего не скажу. Тихий, скромный. Наверное, потому и не получилось у него дружбы с местными ребятами. Эти-то, «золотая молодежь», отпрыски бандитов в малиновых пиджаках. Они его к себе не принимали. А может, он и сам не очень-то хотел… Да… – Веселовская вновь замолчала, погрузившись в свои мысли. Казалось, перед ее взором мелькают картинки давних событий. Я понимала и не торопила. По опыту знала – она вернется. – Да, так о чем это я? – Женщина стряхнула оцепенение. – Так вот… Все-таки одного дружка Костик в итоге нашел. Ромку Завадского – сына дворничихи. Клавдия у нас на первом этаже жила. Было в советские времена такое понятие «служебное жилье» – рабочий класс тогда уважали, не то что сейчас. Вот вы можете себе представить…

– Так что же Костик? – Я украдкой посмотрела на часы. Скоро вернется Илья, и тогда мне не сносить головы.

– Костик? А что Костик? Не знаю… Тихий, скромный, только потом по дому поползли слухи. Я с новыми соседями не очень-то общалась, сами понимаете.

– Понимаю.

– Но шила в мешке не утаишь. Поговаривают, Костик подсел на наркоту. Вроде как Ромка и подсадил. Причем сам Роман не употреблял, это точно известно. Он в кино подался.

– Артист?

– Нет, каскадер. Головайские тогда сына лечили долго. Даже в Италию возили. Мать высохла совсем. Хорошая была женщина, тут ничего не скажу. Но вот с мужиками не повезло ей. Только все напрасно. Костик временами брал себя в руки, даже на работу устраивался, а потом все по новой. Ну а потом уж врачи сказали, что все – изношен организм наркотиками-то. Если раньше не умрет от передозировки, скончается от цирроза. Велели родителям готовиться. Ну они и подготовились. Только я про эту историю, – Веселовская презрительно поджала губы, – от журналистов и узнала. Ну с соседями мы не шибко и общались, да и не думаю, что они таким с посторонними-то делились. Сдается мне, это Валентины-покойницы идея была. А как ее не стало – сгорела она после смерти сына, – так отец и передумал ребенка своим признавать. Хотя, может, Клавдия надоумила – с нее станется.

– Клавдия? Дворничиха? Мать Романа? При чем тут она?

– Ну как же… Она еще при жизни Валентины к Головайским перебралась. Вроде как по хозяйству помогать – сама-то Валя под конец уже мало что могла. Ну, как ее не стало, так Клавдия и вовсе хозяйкой заделалась.

– И что же Головайский? Женился на ней?

– Зачем бы ему это? Не молодая, не красивая, не образованная, не ровня. Он и сам-то не голубых кровей, но по сравнению с Клавдией принц датский.

– И принцы, случается, женятся на Золушках.

– Вы бы, душечка, видели ту Золушку. Не в моих правилах обсуждать людей…

«В твоих, в твоих», – подумала я, но вслух ничего не сказала.

– Только… Одним словом, нет. Головайскому удобно было держать Клавдию подле себя – дом нуждается в хозяйке. А сейчас… Знаете, – Веселовская наклонилась ко мне и зачем-то понизила голос до шепота, будто нас кто-то мог подслушать, – старик умом помешался.

– Да что вы? – ахнула я, стараясь унять стук сердца.

– Да. Альцгеймер. Сама видела – находили его одного на улице, совершенно потерянного и без памяти.

– И кто же за ним следит?

– Так Клавдия же. Она как одиннадцать лет назад переселилась в соседнюю квартиру, так и живет. Так-то она неплохая. Всегда вежливая, всегда здоровается. Только… Как бы это сказать… Ну, дворничиха она и есть дворничиха. Но вот представляете, милочка, прибегает она как-то ко мне и говорит: «Валентину Семеновну в больницу ложат…» Ложат! Ложат! Я уж про ее «звóнит» и не говорю. И так во всем. Одним словом, простая русская баба.

– И что с того? – пожала я плечами. – Зато, может, она борщ прекрасный готовит, а сердце мужчины, как известно…