Убийство по-римски

— И еще очень многие люди помнят. Никто, кроме издателя и нескольких друзей, не поверил, что это проклятое дело было совпадением. Все снова выволокут на свет. Гнусный спектакль разыграют снова и установят, что я бесстыдный плагиатор. Может быть, я насекомое, но этого я не выдержу.

— А чего он потребовал?

— В том-то и дело. В общем-то, немного. Только чтобы я проводил эти чертовы экскурсии.

— Знаете ли, на этом бы дело не кончилось. Он прибирал вас к рукам полегоньку. Почему вы решили рассказать мне эту историю?

— Просто я ею сыт по горло. Я рассказал ее Софи, и она посоветовала рассказать вам. Когда собеседование окончилось и мы ждали на улице. Это невероятное дело, — сказал Грант, — я встретил эту девушку только вчера. И не то чтобы она меня подцепила, она не из таких. И все же… Что ж, — Грант переменил тему разговора, — вернемся к делу. Вы сказали, что он вас больше всего интересует как торговец наркотиками. Но, оказывается, он убийца. По-видимому, только академический интерес представляет то, что он еще и шантажист.

— Все хорошо, что льет воду на нашу мельницу, — сказал Аллейн. — Знаете ли, я сам в чертовски сложном положении. Сегодня утром я узнал — римская полиция установила, что Мейлер определенно британский подданный. Стало быть, я остаюсь при исполнении обязанностей, но уже с новым уклоном: мое начальство послало меня сюда расследовать наркобизнес, а на меня вдруг сваливается дело о предполагаемом убийстве итальянки.

— Так что во вчерашней экскурсии вы участвовали не случайно?

— Нет. Не случайно.

— Могу чистосердечно признаться, Аллейн, я не так уж желаю, чтобы вы поймали Мейлера.

— Могу себе представить. Вы ведь опасаетесь того, что, если он пойдет под суд, он раструбит на весь свет о вашем пресловутом плагиате?

— Что ж. Да. Опасаюсь. Я не жду от вас понимания, — сказал Грант и свирепо прибавил: — Как-то неизвестно, чтобы полиция сочувствовала художествам.

— С другой стороны, полиции известна склонность общественности, художественной или не художественной, отделять то, что со смехом именуется правосудием, от концепции просвещенного эгоизма.

— Вряд ли я бы мог покраснеть сильнее, — сказал Грант после продолжительной паузы.

— Бросьте об этом думать. Что до вашей боязни липового разоблачения, уверяю вас, она ни на чем не основана.

— Вы можете меня уверять в этом? Действительно?

— Полагаю, что да. У меня слишком много шансов.

— Думаю, что с полицейской точки зрения вся моя история не имеет отношения к делу.

— Можно сказать и так, — согласился Аллейн. — А как насчет кофе с ликером?

2

Следующие два дня прошли без событий. Аллейн полагал, что клиенты Мейлера следовали своим собственным склонностям. Сам он написал подробный доклад о деле и послал краткое изложение его своему начальству. Он провел три неопределенные беседы с Вальдарно и, позвонив в Лондон, запросил подробные данные о леди Брейсли и Кеннете Дорне, а также просил проверить в армейских списках майора Гамильтона Суита. Кроме этого, он попросил, чтобы соответствующая служба через нидерландские власти навела справки о Ван дер Вегелях.

На третий день в Рим пришла жара. Мостовые, стены, само небо затрепетали от ее натиска, а статуи святых простерли над городом каменные руки в токах воздуха, напоминавших хоть о каком-то движении. Аллейн пообедал у себя в гостинице и потратил немало времени, гадая, каковы в Лондоне успехи у Фокса.

Латинская сиеста — осмысленная традиция. Она оставляет изнуряющий зной за непроницаемыми для насекомых занавесями, дает людям отдохнуть от возбужденного пустословия и образует затишье в нервозной активности улиц.

Аллейн не радовался сиесте. Привыкший спать меньше, чем требуется большинству людей, он, когда надо, добирал свое, вздремывая минут на десять, и теперь три часа вынужденного бездействия его скорее раздражали, чем успокаивали.

Он разделся, крепко проспал час, принял душ и, переодевшись, вышел на улицу.

Рим тонул в мареве. На лестнице на Площади Испании было безлюдно. Не прогуливались сомнительные молодые люди. Цветы сверкали под защитными тентами и поникали там, где их настигало солнце. Все магазины на Виа Кондотти были закрыты, как и туристическое бюро, в котором он записывался на экскурсию.

Он пошел по лестнице вниз. Нет, он был не один на улице в зной. Впереди него с интервалами шагали запоздалая продавщица, рабочий, старуха и — очевидно, он только что вышел из гостиницы — Джованни Векки! Аллейн спрятался за навесом. Джованни сошел со ступенек и двинулся по Виа Кондотти. Аллейн осторожно пошел следом. Джованни остановился.

Подчиняясь выработанному рефлексу, Аллейн тотчас сделал шаг к двери в закрытый магазин. Он видел Джованни в угловом окне между двумя сумками. Джованни быстро огляделся и посмотрел на часы. Появилось такси, остановилось у дома почти напротив магазина, из него вылез пассажир. Джованни окликнул такси и пошел к нему.

Аллейн теснее прижался к двери и повернулся спиной. Он услышал, как Джованни сказал «Эремо» и назвал улицу.