Когда президентский самолет находился в воздухе, обе его двери нельзя было различить. Сорок пять иллюминаторов под огромной синей на белом фоне надписью — «Соединенные Штаты Америки» — были похожи на иллюминаторы обычных самолетов. Но это впечатление было обманчивым. Самолет был разделен внутри на ряд отдельных секций. Суиндал в своей фуражке блином, лихо надвинутой на лоб, сидел в носовой части с четырьмя офицерами своего экипажа, окруженный покрытыми черной кожей рукоятками управления и светящимися циферблатами. За ними было отделение связи. Там находилось на два миллиона долларов электронной аппаратуры, включая телетайпы, закрытые чехлами шифровальные устройства и телефонный узел, связывающий самолет со службой связи Белого дома и сетью пунктов секретной службы на земле. Затем шли буфет, помещение для экипажа и салон для сопровождающих лиц — тридцать кресел и два стола с электрическими пишущими машинками. Далее — закрытая дверь. За ней был салон президента, служивший ему кабинетом. Там, на высоте пяти миль над землей, Кеннеди мог проводить заседания и вести телефонные разговоры с подчиненными так же просто, как если бы он находился в западном крыле своего «Замка».
За кабинетом начинался коридор, который вел в личные покои президента — ванную и спальню. (Его кровать нельзя было спутать с кроватью первой леди: его матрац был тонким и жестким, как камень. ) За ними, в конце хвостовой части самолета, находилась последняя секция — буфет и шесть кресел для военных адъютантов и старших агентов секретной службы. В этот четверг в полдень агенты Рой Келлерман и Клинт Хилл сидели там и листали журналы. В хвостовой части самолета все было спокойно. Президент раскрыл свой потертый черный портфель из крокодиловой кожи и разложил его содержимое на столе салона. Водрузив очки на нос, он изучал дипломатические телеграммы с надписью «Президенту, лично», черную папку с материалами о визите Эрхарда и донесения Центрального разведывательного управления и военной разведки. В другом отсеке Жаклин со своим секретарем Памелой Турнюр работали над речью. Эта речь была единственной, которую ой предстояло произнести в Техасе, и она должна была быть совсем краткой. Поскольку Жаклин должна была выступать перед членами Лиги объединенных латиноамериканских граждан, она решила говорить на испанском языке. Президент не знал испанского языка. Он быстро переворачивал страницы, читая текст со скоростью тысяча двести слов в минуту, не вслушиваясь в знакомый голос и непонятные ему слова.
В салоне для сопровождающих его лиц это оказалось бы трудным делом. В коридоре, перед большой дверью стоял шум и гам. Ральф Ярборо готовился к бою. За последние несколько дней он узнал о деталях ловушки, в которую его хотел заманить губернатор Коннэли, и они были ужасными. Дело выглядело так, что в Остине его ожидало поражение. Хотели унизить его достоинство. Его, старейшего сенатора штата! Его хотели провести по сцене, кратко представив, как представляют постороннего человека, и это все. Ни тостов, ни слова о его многолетних заслугах, ни даже почетного места. Ярборо продал на 11300 долларов билетов на обед, который будет завтра вечером в Остине, а там даже не найдется места для его жены! И в довершение оскорбления семейство Коннэли еще собирается его публично игнорировать. Коннэли должен устроить для Кеннеди официальный прием, на котором будут присутствовать все мелкие судейские сошки, а он, сенатор, не сможет даже выступить в приличествующей ему роли.
Чем больше Ярборо об этом думал, тем больший его обуревал гнев. Его громкий голос гудел все сильнее, и его техасский акцент необычайно усилился. Он считал, что у Коннэли и Джонсона — ибо он считал вице-президента причастным к заговору — столь же черные сердца, как у республиканцев. Но пусть знают те, кто намеревается всех запугивать, что они выбрали неподходящее время для мобилизации своего политического вермахта. Он уже не мечтательный провинциальный парень, только что покинувший уютный родительский кров в Техасе. Он недаром Пыл судьей в третьем судейском районе этого штата и шесть с половиной лет — сенатором Соединенных Штатов. Он не отступит и будет бороться. В конце концов все уладится.