Убийство президента Кеннеди

В Ротонде выступали Мэнсфилд, Уоррен и Маккормак. Слушатели были, конечно, придирчивы. Никто не критиковал Маккормака, потому что он в сущности ничего не сказал. Однако слова председателя Верховного суда, решительно осудившие людей, разжигающих ненависть, были встречены со смешанным чувством. Роберт Кеннеди считал, что упоминание о ненависти было неуместно, а Макджордж Банди заявил, что «основной смысл разыгравшейся трагедии в том, что она бессмысленна». Лишь Кеннет Гэлбрайт понял подлинный смысл выступ пения Уоррена. Он писал в своем дневнике: «Уоррен сказал то, что нужно было сказать: если мало тех, кто выступает за убийство, то многие способствуют созданию атмосферы, которая наводит людей на мысль об убийстве». Однако наиболее полемичной из трех была речь лидера демократического большинства в сенате. Подобно Уоррену, Майкл Мэнсфилд понял сущность преступления в Далласе, заявив, что «фанатизм, ненависть, предубеждение и высокомерие слились в этот ужасный момент в одно целое, чтобы погубить Джона Кеннеди». Образность и блестящая манера изложения отличали речь Мэнсфилда от других. Это был подлинный шедевр, оставшийся, как это бывает с многими блестящими речами, не оцененным должным образом в момент его произнесения. Из-за скверной акустики многие даже не слышали Мэнсфилда, а многие из числа тех, кто слышал его, были воспитаны в традициях сдержанности и нарочито преуменьшенных оценок. Их шокировала откровенность и эмоциональность Мэнсфилда. Дуглас Диллон поеживался, а британский посол Дэвид Ормсби-Гор нашел речь Мэнсфилда ужасной. Почти никто из присутствующих не понял, что это было данью молодому президенту и первой леди. Смотревшие на Жаклин Кеннеди участники панихиды считали, что Мэнсфилд допустил при ней неуместную жестокость. Однако их не было в президентской машине SS 100 X, они не видели крови, они не пережили кошмара операционной № 1 в Парклендском госпитале, им была неведома картина насильственной смерти. Только Жаклин могла оценить слова Майкла Мэнсфилда, и она не поверила своим ушам, слушая его: она не думала, что похоронная речь может быть такой замечательной. Глядя на его страдальческие глаза и худое лицо горца, Жаклин подумала, что у него профиль, как у святых на полотнах Эль-Греко. Для нее эта речь была столь же красноречивой, как речь Перикла или письмо Линкольна матери, потерявшей в сражении пять сыновей. В своем выступлении Майкл Мэнсфилд не уходил от ужасной действительности.

«Это единственная речь, — подумала она, — где сказано о том, что в действительности произошло».

Мэнсфилд кончил, и пока его вибрирующий голос разносился под сводами Ротонды, он подошел к Жаклин к передал ей текст своей речи.

— Вы предупредили мое желание, — сказала она. — Откуда вы узнали, что я хотела ее получить?

Мэнсфилд склонил голову:

— Я не знал этого. Я просто хотел вам ее отдать.

Венок Жаклин был уже у гроба. Теперь выступил вперед Линдон Джонсон, чтобы выполнить ритуал возложения венка президентом Соединенных Штатов. Его данью был огромный венок из яркой зелени, красных и белых гвоздик, прикрепленный к основе, которую поддерживал долговязый армейский сержант. Когда Джонсон подошел к венку и сделал движение вперед, сержант отступил, соразмеряя свои шаги с шагами президента. Странный вальс двух людей закончился. Сержант быстро удалился. Джонсон замер в краткой молитве, а затем вернулся на свое место. Если не считать приглушенных рыданий сержанта, которого вели к выходу два полковника, в Ротонде стояла тишина.

На этом панихида закончилась. Четырнадцатиминутная церемония подошла к концу, и только тогда Жаклин Кеннеди, находившаяся в полуобморочном состоянии, вдруг поняла, что все ждут, чтобы она вышла из Ротонды первой.

Вдова не была еще готова к этому. Повернувшись к Роберту Кеннеди, она тихо спросила:

— Мне можно попрощаться?

Он кивнул, и она взяла за руку Кэролайн. Жаклин чувствовала себя несколько неловко, но не хотела, чтобы на этом все кончилось. Она прошептала дочери: — Мы попрощаемся с папочкой, поцелуем его на прощанье и скажем ему, как мы его любим и как нам всегда будет его недодавать.

Мать и дочь двинулись вперед — вдова грациозно, ребенок старательно, пытаясь повторять движения матери. Жаклин опустилась на колени. Кэролайн последовала ее примеру.

— Поцелуй, — прошептала Жаклин.

С закрытыми глазами обе они склонись и слегка коснулись губами знамени.

Все еще сжимая руку Кэролайн, вдова встала и со спокойным достоинством направилась к выходу. Остальные спотыкаясь двинулись за ней.

Выйдя из Ротонды, все увидели в ярких лучах солнца, какая огромная толпа людей стояла перед ними. Клифтон сказал, что, когда он увидел «море голов», ему показалось, будто «вся земля покрыта людьми».