«Бюджет Джонсона» должен был стать его первым триумфом президента. Полный решимости добиться поддержки возможно большего числа бизнесменов, Джонсон счел, что скорее всего достигнет этого, если покажет, что он, как тигр, борется с расточителями. К новому году все те, кто не входил в правительство, думали, что президент Кеннеди запланировал бюджет на 103 миллиарда долларов, а президент Джонсон его так резко сократил, что он оказался меньше прошлогоднего. Но это было просто мифом. Перед поездкой в Техас Кеннеди срезал примерно два из запланированных 103 миллиардов и сказал Диллону, что бюджет должен быть ниже 100 миллиардов долларов, в противном случае, подчеркнул он, налоговый законопроект не удастся провести в сенате. Джонсон остановился на бюджете, чуть превышавшем прошлогодний и равнявшемся 97,7 миллиарда. Бюджет Кеннеди должен был быть примерно таким же. Разница между этими двумя бюджетами заключалась, в сущности, в умении Джонсона показать товар лицом. Это заворожило тех, кто занимался государственными финансами, создав образ наиболее экономного со времен Кулиджа президента. Ни один вашингтонский корреспондент не заметил, что это была ловкость рук, не больше.
Годом позже Диллон и компания уже настороженно следили за маневрами и комбинациями Джонсона, ибо к тому времени его приемы стали общеизвестны. А тогда Джонсона так мало знали в правительстве как человека, что Банди, к примеру, даже не подозревал, что новый президент любит фотографироваться. Грубая ошибка, допущенная Кеннетом Гэлбрайтом и тремя членами кабинета — Фримэном, Юдолом и Виртцем, — была проявлением общего неведения на этот счет. Перед тем как пойти в канцелярию президента, Геллер присутствовал в кабинете Фримэна на совещании, созванном по инициативе неутомимого Гэлбрайта. Гэлбрайт считал, что подготовленный им проект речи президента на совместном заседании сената и палаты представителей конгресса должен быть одобрен теми, кого он считал «либеральным крылом» в правительстве. Здесь присутствовал и Чарлз Мэрфи, писавший речи для Трумэна. Он тоже подготовил проект речи Джонсона. Прочитав проект Мэрфи, Гэлбрайт нашел, что он очень схож с его собственным. Гэлбрайт сообщил, что президент хочет, чтобы Соренсен и он, Гэлбрайт, писали речи, и попросил участников совещания высказать по этому поводу свои замечания. При Кеннеди все это было бы вполне в порядке вещей, но это не было в порядке вещей для Джонсона, поскольку его об этом не информировали. Геллер проболтался. Будучи подозрительным, новый президент сказал Геллеру, что созванное Гэлбрайтом совещание является, очевидно, «закрытым собранием либералов», чтобы оказать на него давление. Это совещание, не содействовавшее либеральным целям, поставило всех присутствующих под подозрение и означало конец карьеры Гэлбрайта как политической фигуры переходного периода. Президент был против секретных совещаний, а всякое совещание, которое он не санкционировал, считалось «секретным». Он намеревался руководить всем, буквально всем, своей твердой рукой.
Если новый президент и был когда-нибудь несправедлив к либералам (вполне возможно, что этого вовсе и не было), то это несущественно. Для Соединенных Штатов прежде всего было необходимо, чтобы Джонсон быстро создал атмосферу уверенности, а в этом отношении он был великолепен. Неважно, что он создавал лишь видимость уверенности или сам мог испытывать при этом чувство неуверенности, — он благоразумно держал все свои колебания и страхи при себе. Джонсон, бесспорно, испытывал их, но лишь редко разрешал кому-либо заглядывать себе в душу и угадывать свои сомнения. Однако министру финансов Диллону удалось все же на краткий миг увидеть их. После совещания о бюджете президент и Диллон обсуждали работу секретной службы и завтрашнее траурное шествие из Капитолия в собор Святого Матфея, Поскольку убийство Освальда наводило на мысль о сложном заговоре, начальник секретной службы Белого дома Роули не хотел, чтобы Джонсон шел за гробом пешком. Сначала президент с ним согласился, а затем, однако, заявил:
— Лэди Бэрд сказала мне, что я должен идти, и я переменил свое решение.
Теперь штаб-квартирой Жаклин Кеннеди стала Западная гостиная. Она редко ее покидала. Жаклин распорядилась, чтобы двери гостиной закрыли, изолировав ее и тех, кто находился вокруг нее, от остальной части президентских комнат.
Изоляция имела смысл, поскольку вдове нужно было сосредоточиться, а резиденция была полна гостей.