Убийство в декорациях Чехова

– В гримерке было три свободных места, но вы почему-то выбрали именно это. Что же мне, гнать вас отсюда?

Лионелла натянула на себя комбинезон с утолщением и сверху надела стеганый халат.

Раздался голос помрежа:

– Строков в правую кулису. Лионелла Баландовская в левую. Поторопитесь.

Лионелла вышла в коридор, обогнула сцену и встала в левой кулисе.

Кто-то прошептал ей на ухо:

– У вас халатик зацепился…

Она обернулась, увидела за своей спиной рабочего сцены Рудика и, проследив за его взглядом, заметила, что пола ее халата зацепилась за фурку[8].

Лионелла отцепила полу и кивнула Рудику:

– Благодарю вас!

Тем временем Строков уже был на сцене, и прозвучала его фраза: «Слушаю тебя, дорогая». Лионелла вышла из-за кулисы и двинулась к буфету. Из полутьмы ее тут же выхватил светом «пистолет». Застыв, она прослушала разговор Строкова с «любовницей», и когда тот сказал: «пожалуйста, подожди», Лионелла потянулась к выключателю. Вспыхнул ярчайший свет, и вдруг на софитах начали взрываться прожекторы. Лионеллу накрыл горячий дождь из тысячи раскаленных осколков. Они секли ее по голове плечам и рукам так сильно, что она тотчас упала. Зрители решили, что это спецэффект, и зааплодировали.

Освещение на сцене погасло, но потом быстро восстановилось. На сцену выбежал Магит, снял пиджак и накрыл им Лионеллу. Потом замахал руками в кулису:

– Занавес! Занавес!

Занавес тронулся, и, когда он полностью затянул сцену, возле Лионеллы на корточках уже сидело несколько человек и стоял пожарник с огнетушителем.

– В чем дело?!

– Прожекторы взорвались!

– Несите ее в гримерку!

Из-за кулис прибежала помреж:

– Что делать, Виктор Харитонович?

– Продолжайте спектакль! – Приказал Магит. – Строков – на место!

Лионеллу подняли на руки и потащили в гримерку.

– Я сама… – засопротивлялась она.

– Кто-нибудь! Позвоните в «Скорую»! – крикнул Магит.

В гримерной Лионеллу уложили на диван. Мужчины вышли, гримерша скинула с Лионеллы парик и начала стягивать костюм.

– У вас на шее и на кистях ожоги… – сочувствуя, проговорила она. – Если бы не парик и толщинки, вас бы всю обожгло. – Она показала обгоревшее тряпье и тяжело вздохнула: – Я будто чувствовала… Не надо было вам садиться на это место.

Вскоре приехала «Скорая», фельдшер констатировал немногочисленные ожоги первой степени, выписал мазь и повторил слова гримерши:

– Если бы на вас не было столько одежды, вы бы не отделались так легко.

Спасительную роль также сыграл накладной нос. Раскаленный осколок выплавил в нем дыру.

Представив, что то же самое могло случиться с ее собственным носом, Лионелла мысленно поблагодарила Создателя.

Она все еще лежала на диване, когда в гримерку ворвался Кирилл Ольшанский. Он с ходу бросился на колени, чтобы увидеть ее лицо:

– Как ты?!

– Теперь – нормально.

– Обожглась? Порезалась?

– Все не так уж страшно, – ответила Лионелла. – Ты здесь откуда?

– Мне позвонили.

– Вот видишь, не дала тебе выспаться.

– Машка! – Кирилл уткнулся в ее плечо.

– Все хорошо.

Он поднял голову и прошептал:

– Но ты могла умереть.

– Как видишь, жива. – Она вытерла ладонью ему глаза.

– Тебя увезут в больницу? – спросил Кирилл, а Лионелла ответила:

– Нет, я поеду в гостиницу.

Спектакль между тем продолжился. Зрители, кажется, не поняли, что случилось на самом деле. Все выглядело очень органично: жена уличила мужа в измене при полной иллюминации.

* * *

В десять вечера Лионелле позвонил муж:

– Как себя чувствуешь?

– А почему ты об этом спрашиваешь? – поинтересовалась она.

– Потому, что во время спектакля над тобой взорвались прожекторы.

– У тебя есть осведомитель?

– Даже если так, это ничего не меняет, – сказал Лев Ефимович. – Тебе нужно в больницу.

– Стоит ли? Всего несколько ожогов на руках и шее.

– Их нужно лечить. Я распоряжусь…

– Постой. Хватит распоряжаться. Повторяю: я в полном порядке.

– Ты – легкомысленная и своенравная особа! – прикрикнул муж. – Совсем не думаешь о себе. Я настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась в Москву.

– Нет.

– Как же мне с тобой тяжело… – Сказав эту фразу, Лев Ефимович дал понять, что отступился и все будет так, как хочет она.

И Лионелла оценила его уступчивость:

– Прошу тебя, не волнуйся.

– Меня преследует постоянное чувство, что ничем хорошим твоя затея не кончится.

– Она закончится чудно. Я блестяще сыграю роль Елены Андреевны и получу «Хрустальную Турандот»[9].

– А я говорю серьезно.

– Я тоже.

– Второе происшествие за неделю. Не думаю, что это случайность.

– Никому я здесь не нужна, – без особой радости сообщила она.

– Ты нужна Митрошникову. Завтра утром пойдешь к нему с Венявским.

– Во сколько?

– Он тебе скажет.

– Хорошо бы до одиннадцати. В одиннадцать у меня репетиция.

– Слышать не хочу о театре. А почему ты не говоришь про подарок? – спросил Лев Ефимович.

– Серьги? Ах да! – Лионелла встала с постели и подошла к шифоньеру. Открыв створку, достала сумочку и с ней вернулась назад. – Сейчас… Сейчас…

– Ну что? – поторопил он.

Лионелла пошарила рукой внутри сумки, но коробочки не нашла. Затем открыла ее пошире и, заглянув внутрь, окончательно поняла: в сумке пусто.

Из телефона раздался голос мужа:

– Тебе нравится?